А тем временем в Санкт-Петербурге к Николаю Александровичу заглянула «на огонек» старая подруга.

— Ты доволен моей работой? — Наигранно томным голосом спросила Марта Ришар.

— Ты имеешь в виду твоих девочек? — Мягко улыбнувшись, уточнил Император.

— Моих девочек. Да. — В тональности Багиры согласилась с ним Марта.

— Они молодцы. И ты молодец. Не зря я решился доверить тебе это дело.

— Признайся… ты просто хотел, чтобы я была рядом. И ни у кого, даже у твоей супруги не было бы вопросов ко мне.

— Ты так и не призналась — она хоть раз пыталась качать права?

— А я должна признаться?

— Я, все-таки, твой работодатель.

— Ты намного больше, чем мой работодатель.

— И у тебя есть от меня секреты?

— Ничего важного.

— Ничего?

— Нет.

— Клеопатра тоже мне ничего не говорит. Вы последнее время стали удивительно близки. Как мне кажется. Это опасно. Это попахивает заговором. Что вас сближает?

— Она хочет больше участвовать в воспитании моей дочери.

— Вот как? — Немного напрягся Николай Александрович, но излишне наигранно и Марта это отметила, криво улыбнувшись.

— Говорит, что она удивительно похожа на тебя. Но я все отрицаю.

— Меня она об этом не спрашивала…

— Я каждый раз все отрицаю. А схожесь… мало ли? Всякое бывает.

— И кто же отец девочки?

— Война 1914 года прибрала много хороших людей. Вот и мой покойный муж… он… — Марта чрезвычайно наигранно всхлипнула. Не сводя, впрочем, цепких и внимательных глаз с Императора.

— Это грустная история. Я могу помочь чем-то горю такой замечательной вдовы? Твой вклад в дело Империи неоценим.

— Не оценим? То есть, не имеет ценности? Ты хочешь сказать, что ты не дашь мне денег?

— У всего есть свои границы, — несколько неловко развел руками Император сидя на диване.

Марта подошла и, задрав повыше юбку, села ему на колени. Попой. Лицом к нему, нависая над ним своим декольте.

— И каковы же твои границы?

— Как жаль, что твой супруг погиб так давно…

— Я могу найти нового.

— И ты изменишь с ним… своей работе?

— Ты же изменяешь своей.

Николай сжал ее попу в своих ладонях. Зажмурился. И оттолкнул.

— Ты стал скушен. — Наиграно фыркнула она.

— Я стал стар, — пожав плечами, устало произнес Император. — Давай к делу. Ты говорила о том, что у девочек были беглецы. Что сделано для их поиска?

— Работа… — покачала головой Марта. — Ты невыносим.

— Так уволься. Служба у меня добровольна.

— Смешно, — скривилась Ришар. — Но грубо. Твоему юмору всегда недоставало изящества.

— Может быть… может быть.

— К делу так к делу…

Марта ушла. Николай Александрович подошел к столу. Вызвал секретаря и заказал кофе.

Сердце сердцем, но от любимого напитка он не собирался отказываться. А на все увещевания врачей он отшучивался всякими байками в духе черного юмора: «Заглянуло как-то сердце к врачу, приоткрыв дверь, и спросило: «Разрешите без стука?»

Николай Александрович придерживался очень простого правила — еда должна быть вкусной и приносить удовольствие. А все рассказы о том, что здоровое питание продлевает жизнь считал глупостью.

Его позиция была проста и противоречива одновременно и сводилась к тому, что уровень эндорфина[1] должен быть всегда на достаточно высоком уровне. А если ты ешь мерзкую на вкус дрянь, то какое от нее удовольствие? Она может быть бесконечно полезной, но и толку-то с этого? Если ты несчастлив, то в тебе мало жизни. Ты мрачен. Ты грустен. Твой тонус низок, а энергии постоянный недостаток. Ты не любишь жизнь и не получаешь от нее удовольствие. Ты не хочешь жить. Ты не хочешь бороться за нее… за свое место в ней.

Поэтому он хоть и сдерживал объем потребления кофе, но полностью от него не отказывался. Прожить двадцать лет «унылой …» — не та перспектива, которая его прельщала. Он поэтому и с девочками заигрывал, не отказывая себе в удовольствии от флирта, пусть даже иногда заходящего слишком далеко, и еду ел исключительно вкусную, и вообще уделял немало внимания всевозможному подъему настроения через удовольствия. В том числе и вполне банальные.

Принесли кофе.

Секретарь прикрыл дверь.