– Но почему, учитель?

– Потому, мой друг, – вдруг повеселев, ответил Дули, – что обстоятельства вынуждают делать то, что должно. Ты слышал что-нибудь о восстании магов?

– Нет, – Фридрих попытался припомнить, но, как ни силился, ничего похожего в голову не приходило.

– И не услышишь. Воспоминания о восстании стерты из памяти человеческой. Все хроники сожжены, и под страхом смертной казни запрещено вспоминать о тех событиях.

– Расскажите, учитель!

– А ты не проболтаешься?

– Что вы! Как можно. Если Фридриху Бати доверить тайну, то он могила!

– Ну ладно. – Дули улыбнулся и потрепал мальчишку по голове. – Я тебе верю. Время до прихода моего старого приятеля у нас есть, так что слушай и не вздумай перебивать.

Радостно кивнув, Фридрих залез на стул и, сложив руки на коленях, приготовился слушать.

– Тридцать лет назад, когда на престоле восседал великий и мудрый король Матеуш Третий, наша страна процветала. Но случилось несчастье, король тяжело заболел и вскоре скончался. Два его сына, ныне здравствующий Антуан Второй и его брат Корион, будучи близнецами, вцепились друг другу в глотки за обладание золотой короной. Вместе с ними и вся знать раскололась на два враждующих лагеря. Антуановцев и корионовцев объединяло одно – жажда власти, но во всем остальном они были различны. Взгляды на торговлю и внешнюю политику, реформы в системе образования и нововведения в сельском хозяйстве, выход к морю… Принц Антуан считал, что нечего ссориться с соседями из-за узкого перешейка, отделяющего Срединное королевство от большой воды, а Корион, прирожденный торговец и политик, был уверен, что выход к морю необходим стране как воздух… Дошло до сражения, на поле вышли верные принцам полки, и быть бы беде, если бы не вмешались маги. Встав строем между ощетинившимися железом армиями, они три дня и три ночи сдерживали их напор, не давая сойтись.

На великом поле брани вздымались огненные стены и ревели волшебные ураганы. Лекари не успевали латать своих собратьев, а некроманты – поднимать уже мертвых и снова ставить в строй. Только на третьи сутки бесплодных попыток устроить братоубийство принцы встретились и вместе с архимагом, светлейшим Артуром Барбассой, решили сесть за стол переговоров. Но коварный Марик Серолицый, настоящее имя которого давно забыто, решил воспользоваться ситуацией и занять пост своего учителя. Улучив момент среди всеобщей сумятицы, он отравил вино в кубке благородного принца Кориона, и, выпив яд, тот упал без признаков жизни. Вызванный некромант, также подкупленный Мариком, заставил труп принца плясать под свою дудку, и мертвец указал на магистра.

После этого собиравшийся убить своего брата, а теперь потерянный и удрученный горем Антуан удалился из лагеря для переговоров, не сказав ни слова, а вечером того же дня вставшая под одни знамена десятитысячная армия тяжелой пехоты, панцирная кавалерия и три роты королевских стрелков в едином порыве атаковали магов по всем фронтам. Многие полегли, не рассчитав своих сил, или сложили голову, спасая раненого товарища. Светлейшего магистра и еще десять сильных магов, его ближайших учеников, соратников и единомышленников, поддерживавших его во всех начинаниях, взяли в плен. Лишенные своих способностей особым ритуалом, они были умерщвлены путем отсечения головы. Других сослали на дальние рубежи, и всех их лишили силы и навыков, что было равносильно той же смерти от меча или топора.

– А вы там были, учитель?

– Где?

– На поле брани.

– Был. В первых рядах. Я, мой друг Виллус, некромант и звезда курса, а также лекарь Бари, добродушный и вечно улыбающийся крепыш.

– И что же с ними стало?

– Виллус погиб. Увидев, как под покровом темноты к лагерю подходят силы противника, он зазвонил в сигнальный колокол и получил стрелу в глаз. Королевские стрелки бьют точно в цель. Бари, попытавшийся его воскресить, подоспел слишком поздно и, унося тело погибшего товарища на руках, попал в окружение. Он был добряк и балагур, дрался из рук вон плохо, а вот вылечить мог кого угодно, если смерть не затаскивала своими цепкими когтями несчастного так далеко в бездну, что и думать о воскрешении не стоило. С небольшим пехотным мечом в руках он стоял над мертвым Виллусом и отражал атаки мастеров клинка и кинжала. Как и любой лекарь, он мог излечить всех, кроме себя. Я же находился у шатра магистра и после десятичасового боя, когда земля вокруг превратилась в одну сплошную черную запекшуюся корку, обильно политую кровью, был захвачен в плен вместе с остальными. Жизни меня не лишили, но способность творить магию я утратил навсегда. Старинные охранные амулеты сделаны на совесть. Потом я провел десять лет в темнице и был выпущен на свободу с условием, что никогда не попытаюсь вернуться в Мраморный Чертог. Все воспоминания о той войне под запретом. Вероломство и подлость завуалированы доброй волей, а заградительный кордон магов, чьи кости потом растащили шакалы, назван Восстанием магов. Все сведения о событиях тех лет переписаны, и если ты раскроешь хроники тридцатилетней давности, то не найдешь там ни одного упоминания о братьях, великом сражении и светлом магистре.

– А ваш друг? Ну, тот, что должен прийти?

– Мой друг лекарь Сун в ту пору был в восточных уделах королевства, на границе с кочевыми ханствами степняков, а когда вернулся в столицу, то поспел к шапочному разбору. Его, конечно, тут же арестовали и на всякий случай посадили в каменный мешок, но вышел он спустя два года и долгих восемь лет добивался освобождения опальных магов. Способностей его не лишили, да и лекарь он был преотличный… Многие из тех, что попали в каменные застенки, умерли от чахотки и туберкулеза, другие от голода и отчаяния закончили жизнь, перегрызая вены на руках. Я же не умер и не сошел с ума только чудом и искренне благодарен лекарю за свое освобождение. Да и потом, не мог же новый король казнить всех магов подчистую, оголив границы, ослабив медицину и розыскную службу, подорвав сельское хозяйство. Те немногие, что присягнули новому королю, были помилованы и приближены ко двору, но, к нашей магической чести, их было очень мало… С тех пор прошло тридцать лет. Друзей своих я оплакал, но не забыл о случившемся и, став школьным учителем в южном пределе, сидя перед камином с бокалом вина в руке, долгими зимними вечерами вспоминаю те памятные события, лица моих товарищей и кромешный ад последней битвы. Кто бы мог подумать, армия людей смогла одолеть подготовленную и хорошо обученную дружину боевых магов, лекарей и некромантов. Даже управляющие стихиями маги участвовали в битве, но от них было мало толку. Неконтролируемые смерчи и проливной дождь вредили не только противнику, но и нам, и, быстро одумавшись, эти маги встали в строй как обычные солдаты… Вот так, малыш, все и было… Но запомни главное, ни при каких обстоятельствах не болтай о делах тех дней. Сболтнешь лишнего, шпионы быстро донесут, и на следующий день ты лишишься головы.

Маэстро замолчал, и в комнате повисла тишина. Ее нарушали лишь тиканье часов да потрескивание поленьев в камине. А затем кто-то настойчиво постучал в дверь.

Учитель сидел молча, склонив голову и погруженный в себя, а ошалевший от услышанного Фридрих только открывал рот, но, лишенный дара речи от удивления, мог разве что бессвязно бормотать.

Стук в дверь участился и стал похож на барабанную дробь.

– Учитель, учитель, – Бати потянул прогруженного в мысли Дули за рукав. – В дверь стучат.

– Ох уж эта моя рассеянность! – стряхнув пелену задумчивости, маэстро вскочил со стула и рысью понесся в прихожую открывать дверь.

– Сун, дружище! – донеслось с порога. – А мы уж тебя ждем не дождемся.

– А дверь не открываете, – послышалось добродушное ворчание клирика. – Стучу, стучу. Думал, все ушли куда-то, а ты тут как тут. Ну, давай, веди обедать, а то есть хочу так, что жрать хочется.

– Сун, познакомься, – Дули толкнул дверь в столовую, и на пороге показался высокий длинноволосый уроженец степей с круглым, желтым лицом. Магического плаща на нем не было, вместо него лекарь носил кожаную куртку, высокие сапоги для верховой езды и мягкие холщовые брюки с зелеными лампасами. – Это тот самый мальчик, о котором я говорил.