Шрифт:
Курортный город. Начало сезона. Номеров совсем, ну совсем нет. Не могли бы вы съехать до вечера, а то приедут уважаемые постояльцы… и вообще мы достаточно вошли в ваше положение. А лучше забирайте свои пожитки, вот прямо сейчас. А то у нас народ нервный, верит, что несчастье заразно.
И забрала бы. Да только в соседнее кресло важно плюхнулся пан Йержимановский, закинул ногу за ногу, поправил съехавшие на самый кончик носа очочки, выпил две чашки чая и слопал всё печенье, пока ей объясняли бедственное положение туристического бизнеса в Словении и Гдыньске в частности. С огромными умоляющими глазами попросил добавки.
А потом заговорил.
Говорил пять минут. Десять. Когда настенные часы с бронзовым маятником пробили четверть часа, у собеседника начал нервно подёргиваться левый глаз.
Через двадцать минут управляющий стал соглашаться.
Через тридцать сам заявил, что выставление несчастной девушки за порог плохо скажется на его репутации честного человека. «Увы, почти честного» – не переставал улыбаться Янек с таким видом, что и не поймёшь, блефует он или что-то знает.
Через час управляющий решил, что пусть пани Заремская живёт здесь столько, сколько понадобится, а сама Стефания решила съехать отсюда при первой же возможности. Даже если придётся напроситься в дом к обожаемому женишку.
– Если вы надеетесь, что я… – начала Стефа, как только они покинули кабинет гостеприимного управляющего, к лицу которого приклеилась любезная улыбка.
– Да упаси вас боги от благодарности ко мне, – отмахнулся Янек. – Одни проблемы от девушек в беде. Один раз зонтик подымешь, а они уже считают, что я должен на них жениться.
– Значит, фикция? – от этой мысли становилось спокойно и весело.
– Ага, но улыбайтесь же, милочка, а то никто не поверит! И что бы вы без меня делали?
– Написала бы дядюшке. Как-никак родственник. И напишу!
– А вдруг на почте тоже… артефакты?
Стефания задумалась, но произнести то, что пришло на ум, не смогла.
В номере, куда девушка забежала переодеться, её ждала компаньонка, вязавшая свой очередной шарф.
– У нас не так много нарядов… – проворчала пожилая женщина, откладывая рукоделие, чтобы помочь. Со шнуровкой и крючками платья удобнее было справляться вдвоём.
– Согласна с каждым вашим словом!
Компаньонка распустила на спине шнуровку, и тяжёлое платье осело вниз. Следом упали нижние юбки и корсет. Стефания сняла нижнюю рубашку, пропотевшую до неприятного запаха, и скользнула за неприметную дверь, ведущую в маленькую, но всё-таки отдельную уборную.
– Но мне нужно съездить к Божене и Мареку. Выразить соболезнование, а ещё поговорить с той горничной, которая нашла Альжбету. Если я не сделаю этого сейчас, то боюсь, завтра меня уже не примут. Несчастье не грипп, но считается заразным.
Ей и сегодня могут отказать от дома, но присутствие в напарниках Янека придавало уверенности.
– Что вы узнали, пани Мацкевич? – спросила она через несколько минут, вернувшись в комнату. Нижняя рубашка, корсет, чулки, панталоны, которые в Словении было принято носить лишь в зимние холода, но Стефа никак не могла отделаться от привычки, вбитой в юную голову ещё самой первой гувернанткой. Затем две нижние юбки: одна из небелёной бязи, прошитая по подолу шнурами, чтобы держать красивую форму колокольчиком, вторая украшена рядами потрёпанных кружев. Затем платье из тёмно-синего шёлка с рукавами-пагодами и двухъярусной юбкой. Ткань, видно, когда-то перелицевали, но выглядело оно всё ещё строгим и презентабельным. Только воротничок был новый и съёмные рукава надо сменить, а то пожелтели немного…
– Ой, милочка, – компаньонка усадила Стефанию на табуретку у зеркала и начала переплетать причёску. – Смерть пани Альжбеты и так, и этак обсуждают.
Помолчала, перебирая пряди и укладывая их в небрежные завитки, и не дожидаясь комментариев, продолжила:
– Говорят, что боги вовремя забрали её душу, потому что не должна она видеть насколько низко пала нынешняя молодёжь… Это про твою помолвку, деточка.
«Деточка» вспыхнула.
– Ещё вот русалку, слышала, выловили, и покажут на ярмарке.
– А что ещё говорят про пани Альжбету? – Янек Йержимановский стоял в дверях, подпирая косяк, неловко обнимал какую-то коробку и беззастенчиво рассматривал поверх очков процедуру сборов «невесточки». – А что? Я вас ждал. Я же не виноват, что вы так долго собираетесь.
– Долго? – Стефа даже поперхнулась от такой несправедливости. – Да я тут рекорды скорости ставлю!
И запустить бы в него щёткой для волос, да увернётся. Они и сорока минут не провозились, а времени на смену наряда нужно раза в два больше!
– Понял, проникся, жду, – а потом спохватился. – Это тебе. А то ты хромаешь. Вроде должен угадать с размером…
Он протянул коробку, в которой оказались обычные уличные туфли на низком каблуке. Пусть из магазина готовой одежды, но всё лучше, чем тесная обувь от котолюбивой соседки.
– Спасибо, – щёки против воли покраснели.
– Так я слушаю… – Янек на её смущение не обратил внимания. – Что там люди на рынке говорят про… всякие необычности? И про преступления.
– Да что говорят… – пани Мацкевич поджала губы и отошла в сторону на пару шагов. – Нет их тут. Вот на прошлой неделе у пани Воронской, что приехала на отдых, кошелёк украли. Да потом выяснилось, что она его сама потеряла, зазевалась в ювелирной лавке. Там такие браслеты из янтаря… И жемчуга есть чёрные… Тихое тут место.