Атла испытывала любовь к своему великому городу, к своему народу и к себе. Она верила, что все улетят и обретут ещё лучшую жизнь на Избранной планете. Она была самой собой на своей родине и принадлежала только себе, и это укрепило её силы. Жрица воспаряла духом. Сейчас она должна была быть сильной и непобедимой, ибо каждый смотрел на неё, проецируя взор ее уверенного взгляда вглубь себя и напитываясь ее целеустремленностью.

Атла наслаждалась Ониксом как никогда, понимая, что это его последние дни в этой фазе, и после трансформации звезда уже никогда не будет прежней. Она развела руки в стороны и позволила свободному теплому ветру ласкать себя.

Девушка настраивалась на разговор с отцом. Это всегда было нелегко, потому как шаман был невероятно силен энергетически и любил показывать свое доминирование собеседнику. Сегодня Атле было особенно нелегко, потому что кое-что из происходящего с ней на Голубой планете она обязана была скрыть. Настраиваясь и медитируя, она укрепляла свою броню, но опасения о том, что отец узнает о ее чувствах к тулонском воину, были явственными: слишком сильными были эти чувства.

Атла входила в храм через парадный вход, покрытая бликами от восходящего Оникса. Отец ждал её в особом зале, сквозь стены которого не проникали посторонние мысли, а главное не улетали мысли посвященных. Если планету Краму можно было сравнить с ярким горящим человеком, живущим свободно и открыто, то эта часть храма была у такого человека тем самым потаенным уголком души, о котором никто не знал.

Атла с улыбкой распахнула дверь.

Верховный шаман улыбался в ответ, с наслаждением и упоением любуясь своей повзрослевшей дочерью. Облаченный в длинную рясу, он ждал ее в одиночестве, распустив служителей храма, обычно окружавших его со всех сторон.

Великий крам и юная крамовка имели очевидное внешнее сходство, чем шаман непомерно гордился. Любуясь высокими скулами, янтарными глазами и горделиво приподнятыми линиями бровей на ее лице, он узнавал в дочери себя самого.

Обменявшись зеркально улыбками, взявшись за руки, они застыли друг против друга, общаясь взорами. В храме горели искусственные свечи, тихо потрескивая и убаюкивая. Высоко под потолком кружились в слабом вихре серебряные свитки с древними рукописями. Красная сердоликовая плитка покрывала стены сплошным ковром, постепенно багровея к куполу, а под крестовыми сводами в тени за парусами прятались души умерших жрецов. Обстановка располагала к откровенной беседе.

— Атла, дочь моя! — произнес жрец. — Ты ли это?

— Я! — восторженно ответила девушка, не произнеся при этом ни звука.

— Ты повзрослела и изменилась. Чувствую силу твою, возросшую и принявшую облик стрелы.

Атла отвела взор, понимая, что чрезмерно раскрывается. Она почувствовала прикосновения отцовских рук к плечам, хотя шаман даже не шелохнулся.

— Я верил, что ты вернешься. Мы ждали тебя, — эмоционально воскликнул жрец.

— Я привезла для вас важные вести! — улыбаясь, подумала Атла.

— Я уже забрал их. Ты молодец, дитя мое, я горжусь тобой.

Своеобразный разговор привел бы в изумление любого вошедшего в зал, учитывая, что весь диалог производился в умах великих крамов. Казалось, что отец и дочь стоят напротив друг друга и молчат, при этом недоуменно приподнимая брови, улыбаясь, словно корча гримасы.

Неожиданно Атла почувствовала, как горячие невидимые руки отца, державшие ее, холодеют и внутри него возрастает напряжение.

— Ты ничего не скрываешь от меня? — спросил отец, почувствовав щит внутри сознания дочери.

Атла молчала, не решаясь на ложь.

— То, что ты прячешь, имеет невероятную силу, лучи, сияющие из-под щита, даже отсюда ослепляют меня, — зажмурился Шаман, закрываясь рукой, словно от света звезды. — Пламя, жаркое и полыхающее, вижу я. Способное испепелить города!

Атла почувствовала, как что-то холодное и чужеродное проникает её душу.

Отец разрывал ее изнутри, с жадностью пытаясь докопаться до истины.

Атла обреченно поняла, что, если не уступит, они могут поранить друг друга. А у родственников следы причинённых друг дугу вторжений были непоправимы и образовывали незаживающие красные рубцы на огненных сердцах. Атла сдалась и взорвала свой щит, выпустив тяжёлые огненные слезы наружу, выводя эмоциональный накал из себя.

В эту самую секунду выражение восхищения на лице шамана сменилось ужасом. Его зрачки расширились, а брови изумленно поползли вверх. Он отдернул руки. Атла почувствовала огонь.

— Как ты могла!! — раздался яростный крик, оглушивший ее.

Отец проник глубоко на самое дно души дочери. Он узнал все о том, что происходило между ней и Марсием. Он был поражен.

— Ты должна была его убить, а вместо того отдалась недостойному варвару! — разочарованно, не веря своему горю, надрывался отец, сотрясая воздух своими мыслями. — Если бы ты отдала ему только свое тело, мы еще могли бы вымолить прощение у богов, но нет, ты отдала ему и свое сердце! Великие жрицы никогда не мешались с иными мирами!

Атла обреченно опустила глаза. Чувство стыда и вины разливалось с кровью по всему телу. Ей казалось, что она подвела отца, обманула надежды, предала весь их род.

Не шелохнувшись, девушка стояла, ожидая очередного крика или пощечины, которой лютый отец в порыве ярости мог ее наградить. Но ни того, ни другого не последовало. Прочитав искреннее раскаяние в глазах дочери, отец смягчился и уже гораздо тише произнес:

— Мы — смертные, не так сильны, как тебе кажется, силы куда более страшные и опасные стоят за спинами нашего рода. Точно так же, как и силы, стоящие за спинами наших врагов. И между этими титанами нет мира. Они не простят тебе предательства, потому что любят тебя сильнее остальных, потому что дали тебе больше, чем остальным, и ждут от тебя свершений.