Я брожу по пирсу, у которого ошвартован наш торпедный катер. Все. готово, ждем только приказа о выходе в море. Сколько раз за годы войны приходилось так томиться, но вновь и вновь волнуешься, нудно тянется время, в голову лезут воспоминания.

Я думаю о том, что всего два года назад в начале лета сюда съезжались со всех концов страны пионеры, наполняя маленькую бухту и приморский городок веселыми голосами и звонкими песнями. По воде скользили шлюпки и яхты, а в зарослях горных склонов раздавались барабанная дробь и сигнал пионерского горна...

Прохладный ветерок заполз под реглан, заставил поежиться. Я насторожился и глянул на часы: уже скоро! В бухте - темень и тишина. Зловещая тишина перед боем. А со стороны Новороссийска доносился приглушенный гул: в течение нескольких месяцев днем и ночью шли бои на Малой земле, где высадился десант Куникова, и в районе цементных заводов, где стали насмерть бойцы Приморской армии, задержав наступление фашистов.

В темноте раздались шаги, и на пирс поднялся начальник политотдела.

– Как, командир, готовы?
– спросил он.

– Готовы, товарищ капитан 3 ранга.

– Как экипаж?

– Только что провел беседу, настроение боевое.

– А как у вас Валька поживает? Его не стоит с собой брать. Бой будет жестокий.

– Да, мал еще, - согласился я.
– Мы его на берегу оставили.

– Что ж, добро!
– сказал начальник политотдела.

Желаю удачи.

Капитан 3 ранга ушел. Вахтенный краснофлотец доложил:

– Товарищ старший лейтенант, с головного катера сигнал.

Я отдал команду:

– По местам стоять, заводить моторы! Раздались хлопки, рокот моторов. Со стоящих рядом катеров послышалось:

– Отдать носовой!

– Есть, отдать носовой!

– Отдать кормовой!

– Есть, отдать кормовой!

Один за другим от пирса отходили катера нашей группы.

На верхней палубе было тихо. Все люки и иллюминаторы плотно задраены и затемнены. Мелко дрожит корпус - значит, ровно работают моторы.

Я стою у штурвала, в командирском люке. Слева, чуть ниже, старшина механик катера управляет моторами. Его голова на уровне моей груди.

Во входном люке, у пулемета, - командир отделения электриков Саша Петрунин. Он наблюдает за морем по правому борту. У крупнокалиберного пулемета сидит боцман и наблюдает с левого борта.

Погашены все наружные огни. Темно. Тихо. Лишь слышно, как за бортом шумит вода да урчат работающие под глушителями двигатели.

Мы подходим к траверзу мыса Дооб. Петрунин доложил:

– Справа белый проблесковый огонь!

– Есть, белый проблесковый!
– ответил я и, повернувшись к боцману, сказал: - Боцман, смотреть за головным, сейчас будет поворот!

– Справа 90, красные створные огни мыса Дооб!
– снова доложил Петрунин. И вслед за его докладом голос боцмана:

.
– Головной начал поворот!

– Есть! Старшина, меньше газ!
– И я стал вращать баранку вправо, стараясь удерживать катер в струе головного.

Поворот окончен, и катера, словно стая журавлей, ровным клином понеслись по курсу, ведущему к Новороссийску.

Миновали Малую землю. Скоро она станет Большой. Куниковцы соединятся с бойцами Приморской армии и десантом, который высадим мы.

Я еще раз окинул взглядом палубу, убеждаясь, что все на месте. И вдруг увидел, что люк носового отсека прикрыт неплотно и через щель пробивается свет.

– Боцман!
– закричал я.
– Кто катер к походу готовил?

– А что?
– удивился Панин.

– Люки во время боя будем задраивать? Почему в носовом отсеке свет?

– Товарищ командир, не может быть... Я же сам свет вырубил и сам люк задраил.

Подойдя к отсеку, боцман лег на палубу и приник к щели. Открыть люк он не мог - тогда бы демаскировал и катер.

"Может, замыкание и горит проводка?" - недоумевал он и вдруг в ярости закричал:

– Сейчас же выключи свет и вылезай!

"Что там приключилось?" - подумал я. Полоска света исчезла, послышалась возня - и вот передо мной появился Панин, держа за шиворот... Вальку. Да, да, Вальку! Я не поверил своим глазам.

– Как ты сюда попал?

– Я же его сам на берег свел и на базе оставил.

А он, чертенок, значит, удрал, - возмутился боцман.

"Что же делать?
– лихорадочно искал я выхода из создавшегося положения. Катер назад не вернешь... Эх, Валька, Валька, ты сам не знаешь, что натворил. Ведь мы в бой идем. Да еще в какой бой! Может быть, никто назад не вернется".