В моей душе появилась уверенность, которой прежде не было и в помине. Я как будто освободилась и повзрослела в одно мгновение. Я — добропорядочная женщина, вдова альфы, будущая мать его ребенка. Почему я скрываю это, как мышь? Романа уже нет, он не заступится за меня, никогда не защитит. Я должна сама отстаивать себя и своего ребенка. Как замужняя женщина, я должна получить от своего отца приданное — те самые деньги, которые будут нужны мне и моему ребенку, чтобы выжить.

Я знала, что он подготовил их еще когда мне было шестнадцать лет. Отец знал, что рано или поздно выдаст замуж свою дочь. Тем более, раз он запланировал свадьбу с Борисом, то наверняка подготовил приданное. Я встала с постели и начала расхаживать по комнате. Является ли задуманное мной преступлением? Как трактовать мои действия: как обворовывание собственной семьи или как попытку забрать то, что является моим по закону? Ведь отец, узнав о моем браке с Романом, скорее убьет меня, чем отдаст полагающуюся по закону денежную подушку.

Совесть вступила в конфликт с гордостью. Последняя призывала наплевать на все и уйти в закат, отказавшись от денег и поддержки. Разум твердил, что я не совершила никакого преступления, к тому же, это деньги не для меня, а для малыша. Я сама прекрасно проживу без семьи и подачек с их стороны, а вот ребенок… Он не должен нуждаться и страдать от того, что его мать и отец из враждующих кланов. В итоге, когда время уже перевалило за полночь, мой материнский инстинкт взял верх над угрызениями совести и детским страхом перед родителями.

Вся семья спала, когда я выскользнула в коридор, направившись к отцовскому кабинету. Во мне жила странная, подозрительно твердая уверенность в себе и своей правоте. Никогда бы не подумала, что когда-нибудь я осмелюсь на подобное, но судьба уже перестала удивлять меня своими кульбитами. Я поняла: случиться может все, что угодно.

Отец не запирал свой кабинет. Он был уверен в том, что никто из своих не станет рисковать жизнью и совать нос в его дела. Но я не собиралась скрываться и таиться, будто воровка. Войдя в отцовский кабинет, я с удовольствием вдохнула запах кожаного дивана. Отец всегда любил кожаную мебель, и этот запах ассоциируется у меня с детством. Усевшись за его рабочий стол, я с любовью провела по нему рукой. Наверное, я нахожусь здесь в последний раз. Что ж…тогда нужно спешить. Я взяла в руки бумагу и ручку, и начала аккуратно выводить слова, которые, казалось, лились из самого сердца. Я рассказала обо всем: о любви к Роману Манкулову, о нашем браке, о своей беременности и о своей позиции. Просила прощения. Наконец, излив душу на бумагу, я вывела: «С любовью, твоя дочь Юля».

Встав из-за стола, я подошла к отцовскому сейфу. Код от него я знала с детства. Услышав заветный щелчок замка, я открыла тяжелую железную дверку. Пачки денег самых разных цветов: красные пятитысячные рубли, зеленые стодолларовые купюры, фиолетовые евро. Красиво. На верхней полке, в углу, лежала стопка денег. Все остальные пачки были рассортированы по валютам, но эта была перевязана резинкой и представляла из себя салат: здесь и красный, и зеленый, и фиолетовый. Надеюсь, я все правильно поняла, и взяла те деньги, которые предназначались именно мне. Оставив письмо на видном месте, я выскользнула из кабинета. Папа приступает к работе около полудня, а к тому времени здесь и след мой простынет.

Подходя к квартире, я ощутила странное желание не пускать в него Марка. Глупо, но мне это гнездышко виделось только нашим с Романом. Он мечтал, чтобы в этом тайном месте жили только мы вдвоем. Друг вывез меня из стаи. Никто не знает, куда мы направились, а назад возвращаться не собирались. Я чувствовала себя невидимкой. Мы с Марком скрылись ото всех, и теперь могли жить так, как хотели. Приданного от отца хватит на много лет безбедной жизни. Я не собираюсь транжирить деньги и буду тратить их разумно и экономно. Я все еще пребывала в трауре, но ребенок внутри меня придавал жизни смысл.

— А-а-а-а-а-а! — страшный крик Михаила Капулова наполнил дом. Альфа метался в гневе, круша все на своем пути. Уже через несколько минут весь его кабинет превратился в руины: вся мебель оказалась порушена, даже выполненная из массива дерева. Он рвал и метал.

— Миша! Что случилось? — Лидия Капулова оказалась единственной, кто осмелилась войти в клетку к разъяренному зверю. — Что?! — она никогда не видела мужа таким. В такое состояние его могло привести только из ряда вон выходящее событие. Страшное событие.

— Она беременна от Манкулова! — прорычал альфа. В его голосе смешались боль и отчаяние, негодование и отцовское отчаяние.

— Кто? — опешила Лидия.

— Наша дочь, — Михаил внезапно перешел на шепот и обессиленно опустился на пол. Больше никаких поверхностей, пригодных для сидения, в кабинете не осталось. — Юля ушла от нас, сбежала, — прошептал он с такой болью в голосе, словно впервые в своей жизни альфе хотелось пустить слезу.

— Не может быть, — Лидия бросилась к мужу, выхватывая из его рук письмо дочери. Чем дольше она читала, тем сильнее бледнела. — Она вышла замуж за Манкулова? — не могла поверить жена альфы. — Не сказав ничего нам?! Миша, ее заставили! Наша девочка не могла так поступить!

— Ты же видишь, она в каждой строчке пишет, что все делала добровольно, — рыкнул Капулов. — Манкулов мертв. Если бы это было насильно, она бы вес нам рассказала, но она предпочла сбежать. Прихватила приданное, которое я подготовил для ее свадьбы с Борисом, и скрылась. Я уже давно заметил, что не ощущаю ее так, как раньше. Сейчас даже местоположение ее не смогу определить.

— Как ей удавалось все это скрывать? — Лидия не могла поверить в происходящее. — Запах, метка… Её должно было что-то выдать! Миша, что нам теперь делать? Как мы переживем этот позор?