– Так зачем же блядуешь- то, – в тон крепышу спросил Владимир Леонидович, – любишь – разводись – женись.

Крепыш хохотнул.

– Плавали, знаем! Через три года будет та же картина маслом, только вид сбоку.

Он взмахнул рукой и показал дорогу между высотными домами:

– Вот сюда, под арку и по кругу, там есть выезд.

Уже въезжая в арку, он еще раз бросил взгляд через плечо. За ними никого не было.

– Порядок, – сказал он сам себе. – Хвоста не привели! Во- о- н к тому подъезду!

Владимир Леонидович подкатил прямо к бетонному парапету, включил стоп- сигналы и, поддавшись настроению пассажира, громко озвучил:

– Карета подана.

Хотел добавить «сэр», но постеснялся.

У подъезда уже стояла светловолосая дама в норковой шубке, надетой на такой выдающийся бюст, что Владимир Леонидович, никогда ранее не удивлявшийся подобным подаркам природы, не удержался и приоткрыл рот от удивления. Крепыш выскочил из машины, распахнув объятия.

О чем они говорили, Владимир Леонидович уже не слышал, но обратно они вернулись вместе, причем букет роз перекочевал в руки обладательницы чуда природы. К запаху мужского одеколона и коньяка в салоне машины прибавился также аромат чего- то цветочно- цитрусового.

Крепыш не стал садиться на переднее сидение, а перебрался назад, поближе к своей даме сердца. Владимир Леонидович дождался, когда его первый пассажир закроет за собой дверь, и тут же нажал на педаль газа. Машина поехала по кругу и, проехав по двору, выехала сквозь другую арку на нижнюю дорогу, которая и вела к тому месту, которое на общегородском языке называлось «гавань Надежда». Излюбленное место встреч для всех влюбленных пар города. На самом же деле это был плавучий ресторан, пришвартованный у бывшей торговой пристани на Москве- реке, нижние палубы которого были переоборудованы под сауну и отдельные номера для отдыха.

Владимир Леонидович, подрабатывающий частным извозом уже не первый год, отлично знал это место, вплоть до последней колдобины на съезде с шоссе, поэтому домчался до места достаточно быстро.

– Ого, – удивился крепыш, увидев в лобовом стекле манящие огни ресторана. – Лихо ты.

Он достал из кармана толстый кожаный бумажник, переломил его пополам, явно наслаждаясь его хрустом, и протянул ему хрустящую сотню. Владимир Леонидович засуетился, пытаясь достать сдачу из заднего кармана брюк, но пассажир по- барски махнул рукой:

– Сдачи не надо.

Владимир Леонидович, всегда в таких случаях идущий на принципиальность, попытался возразить.

– Договор дороже денег.

Но пассажир остановил его.

– Брось, старик, бери.

И почему- то совершенно не к месту добавил:

– Мал золотник, но дорог! Лишние полтинники на дороге не валяются, а я сегодня гуляю.

Прокатившись еще несколько раз по пустынным улицам своего родного города, подбросив двух- трех бедолаг и поболтав немного на площади Громова с такими же, как он, водилами на общегородские темы, Владимир Леонидович посчитал, что сегодняшнюю норму по деньгодобыванию он вполне выполнил, а значит, может рассчитывать на приятный ужин в компании своей дражайшей супруги. Под словом «приятный» имелось в виду, что Алевтина снизойдет до того, что не будет грохать перед ним тарелку с вареными макаронами и жареной печенкой с таким видом, будто это бадья с черной икрой, добытой ею нелегким трудом «трубоукладчицы», а он – зажравшийся до безобразия буржуин, отбирающий последнее у сироток.

«И что с ней такое стало, – думал Владимир Леонидович, паркуя машину на пятачке между мусорным контейнером и железными конструкциями для вывешивания белья. – Никогда ведь раньше такой не была».

Когда они познакомились, Алевтина была веселая, легкая на подъем девушка, душа компании. Презирающая условности и все, что имело отношение к деньгам. Он ведь тогда только и смог выделиться из всех ее ухажеров тем, что подарил ей стихи собственного сочинения, а не банальный набор из букета цветов, духов и сережек с кристаллами Сваровски. Или ему только показалось, что она такая особенная? А на самом деле… Кстати, сережки недавно видел на ней не такие? Интересно, откуда?

Мысль о том, что у Алевтины кто- то появился, мелькнула у Владимира Леонидовича в голове и, не успев развиться, улетучилась. Войдя в полутемный и обшарпанный подъезд, он напряг все свое зрение, обоняние, интуицию и сноровку, чтобы не влететь в кошачьи экскременты, которыми, как минами- ловушками, были перекрыты все подходы на верхние этажи здания.

Между первым и вторым этажом он достал из своего – единственного сохранившегося в подъезде – почтового ящика газету «Труд» и, щурясь от тусклого света, быстро пробежался глазами по заголовкам. На последней странице в разделе интересных фактов ему бросилась в глаза статья о том, что в Прибалтике черный копатель нашел древнюю монету и продал ее в частную коллекцию за баснословную сумму в 250 тысяч евро. Заметка была маленькая, набранная петитом, и не сопровождалась никакими иллюстрациями. Единственным крупным и выделенным пятном была именно сумма денег, полученная археологом за свою находку.

Читать на ходу было неудобно, поэтому уже в квартире, привычным жестом кинув связку ключей на полочку в прихожей, а газету – на стиральную машинку в туалете, он поймал себя на мысли, что хочет обязательно прочитать эту статью более внимательно, но позже.

Интерес был скорее профессиональный. О какой монете идет речь? У них в музее, где он совмещал должность экскурсовода и заведующего научным сектором, была неплохая коллекция монет. И он точно знал, что ценных среди них не было, но все же. Вдруг. А что собственно «вдруг»? Врожденное чувство собственного достоинства никогда не позволило бы ему запустить руку в чужое, тем более – государственное, и уж тем более после того позора, который недавно обрушился на коллег из Эрмитажа. Они продали несколько ценных вещей за границу, но ничем хорошим такое предательство не закончилось. Кража была раскрыта, а виновные наказаны. Одна из них даже, как говорили, покончила жизнь самоубийством.