Спрашиваю я своего начальника, капитана 1-го ранга Кулагина:

– Что делать будем? Корабль-то тонет.

– А что я могу тут делать?

– Вы знаете, что дальше будет?

– Опрокинется.

Еще раз прибежал Хуршудов.

– Заводите буксир, будем тащить к стенке госпиталя!

К корме "Новороссийска" подошел буксир, помог отдать кормовой трос и стал разворачивать линкор к берегу. Я прекрасно понимал, что заведи мы буксир и потяни за него к берегу, как линкор, и без того накрененный на левый борт, тут же свалится и опрокинется. Этого делать нельзя было ни в коем случае! И я на свой страх и риск, как потом выяснилось, и страх и риск весьма грозные, переиграл инженерно безграмотный приказ по-своему. Я ошвартовался к линкору лагом, то есть борт к борту, и стал работать винтами, толкая корабль к стенке и в то же время отжимая крен вправо. Но "Новороссийск" держал невыбранный якорь, и, конечно же, "Карабаху" не под силу было не только сдвинуть линкор к берегу, но и предотвратить крен. Линкор медленно, но верно валился на левый борт, при этом накренял и нас к себе. Если бы его громада подмяла нас, то "Карабах" и по сю пору лежал бы впрессованным в грунт.

Надо было готовиться к неизбежному. Я приказал заменить стальные тросы на пеньковые, поставил в корме матроса с топором, а себе велел принести с камбуза большой разделочный нож и держал его наготове.

Когда крен "Новороссийска" стал явно угрожающим и наша мотопомпа поехала по его палубе, я крикнул по громкой трансляции:

– Аварийной партии АСС - на "Карабах"!

Повторил несколько раз. Увы, успели не все. Линкор переворачивался, трап, перекинутый на его палубу, съехал и упал в воду. Я закричал:

– Руби кормовой!

А носовой швартов перерубил ножом сам. И вовремя. "Новороссийск" всей своей многотонной броневой массой валился на нас. Верхушка стальной фок-мачты чиркнула "Карабах" по кормовому привальному брусу. Кусок отлетел, но судно уже было вне опасной зоны. Нам повезло еще и потому, что мы попали в промежуток между дымовых труб, ухнувших в воду почти впритирку к нашим штевням,

Я даже не успел обрадоваться собственному спасению. Вид перевернутого днища, сотен людей, копошившихся в воде при свете прожекторов, огромные винты линкора, беспомощно блестевшие в лучах, - все это было ужасно, в это просто не верилось, сердце кровью обливалось,

Я велел спустить все наши шлюпки, мы вывесили за борт штормтрапы и всевозможные концы. Работать машинами я не мог, чтобы не покалечить плавающих людей... "Карабах" принимал спасенных, число их росло: десять, двадцать пять, сорок, сто... Среди подобранных оказался и главстаршина.

Днище линкора, густо обросшее ракушками, огромное, широкое, возвышалось над водой метра на четыре и походило на спину гигантского чудовища. Внутри этого монстра бились живые люди.

Я подошел вплотную и отдал якорь. Корпус линкора сотрясала частая беспорядочная дробь. Это стучали моряки, заживо погребенные в глухих отсеках.

Мы сошли на днище. К нам присоединился и доставленный с берега инженер-капитан-лейтенант Фридберг, командир дивизиона движения линкора. Я попросил его показать места, где можно резать корпус. Ведь у "Новороссийска" было тройное днище и междудонное пространство заполнялось топливом. Любое неосторожное вмешательство не только бы не помогло несчастным, но и вызвало бы пожар. Фридберг сказал:

– Я корабль знаю. Но определить, где что, в перевернутом виде не смогу.

Тут ко мне подбежали мои люди.

– Товарищ командир, там в корме стучат уж очень близко.

Бросились туда...

"Счастливцев было только девять..."

Я прерву командира "Карабаха", чтобы рассказать о тех, кто взывал к спасателям. Их было семеро, и все они оказались в воздушной подушке в районе кормовой электростанции № 4. До последней секунды жизни линкора отделение электриков обеспечивало корабль электроэнергией. Как знать, скольким матросам помог выйти наверх свет в подпалубных коридорах.

Когда "Новороссийск" лег кверху килем, дизель-генераторы еще продолжали стучать, нависая над головами ошеломленных электриков. О том, как это все произошло и что было дальше, я узнал из письма старшего матроса Николая Воронкова, ныне столяра завода спецавтомобилей из чувашского города Шумерля:

"Мне особенно запомнился вечер этого дня, тихий, теплый, и багрово-красный, зловещий закат, вызывавший неприятное и тревожное чувство.

В 22.00 прозвучал сигнал отбоя, и я с друзьями - старшиной 1-й статьи Деточкой из Шахт и Новиковым из Серпухова - пошли спать на прожекторный мостик на грот-мачте. Почему туда? Дело в том, что в октябре 1955 года Советский Союз произвел сокращение своих Вооруженных Сил и часть солдат перевели на корабль. Новичков расселили по кубрикам. Попали они и в наш 14-й кубрик (через него и прошел взрыв). Мы же, "старики", уступили им свои места.

В 1.30 ночи я проснулся от тряски. Было такое ощущение, будто лопнул трос стрелы при подъеме баркаса на борт. Лично я взрыва не слышал. Выскочили мы на мостик: тишина, ни звука; смотрим на носовую часть корабля и не поймем, почему наше белье, развешанное на леерах, плавает в воде! Тут же раздался сигнал аварийной тревоги, и мы согласно боевого расписания побежали каждый на свой боевой пост. Мое место было в посту энергетики и живучести - это как раз в основании фок-мачты, на жилой палубе, на одном уровне с 14-м кубриком. Когда спустился туда, под ногами хлюпала грязь; я ничего не знал о взрыве, никто не объявлял по трансляции. На посту никого не застал. Звонят телефоны, просят прислать аварийные партии. Позднее прибежали старшина 1-й статьи В. Усас и командир капитан 3-го ранга Матусевич (он погиб).