Мальков подозревал, что в его назначении в отдел Рыжикова был скрытый смысл, утаенный от него суровым усатым кадровиком, но подтвердить или опровергнуть свои подозрения не мог.

Хотя фраза "Старлей Мальков из отдела Рыжикова..." неизменно вызывала у знакомых с подполковником сослуживцев легкую улыбку.

Анатолий Викторович увлекся разведением аквариумных рыбок еще в далекой юности, случайно попав на выставку во Дворец культуры имени Кирова, когда вместе с ватагой одноклассников прогуливал урок математики. Потом были журфак университета, приглашение на работу в органы госбезопасности, "распределение" в газету "Вечерний Ленинград", четвертый факультет Минской Высшей школы КГБ, практика в Вильнюсском управлении и регулярные смены мест службы от Владивостока до Киева, пока наконец Рыжиков снова не очутился в родном городе. И все эти годы он ни разу не изменил своей привязанности к разноцветным рыбешкам, перетаскивая в багаже десятки разборных аквариумов, упаковки песка и мелкого гравия, завернутые во фланелевые рубашки и полотенца керамические модели крепостей, перевязанные бечевкой стопки специальной литературы и коробки с компрессорами.

По прибытии к новому месту службы Рыжиков первым делом выяснял адрес клуба аква-риумистов и спустя очень короткое время становился одним из самых ярких его членов. Ибо профессионал он был крепкий, умел прорабатывать огромные объемы информации и выявлять закономерности, невидимые большинству окружающих его людей.

Многие сотрудники не понимали, почему столь ценный кадр, как Рыжиков, все время перебрасывался из одного Управления в другое. В КГБ, а потом и в ФСК-ФСБ не принято переводить человека с места на место без серьезных на то оснований. Чем дольше сотрудник работает на одном месте, тем лучше, тем он крепче врастает в структуру подразделения и тем больше от него проку. А "летунами" обычно становились либо опера, заваливавшие свой участок работы, либо блатники из партномен-клатуры.

Ни то, ни другое к Рыжикову не подходило. На самом же деле буквально через пару лет после окончания стажировки у него обнаружился потрясающий талант организатора и феноменальное чутье на "золотые головы". За год-полтора он был способен из разнородного коллектива сотворить слитную команду, раскалывавшую за неделю такие задачи, на решение которых до сплочения сотрудников в единый интеллектуальный кулак могли уйти многие месяцы.

Способности Рыжикова были учтены, и он, заканчивая организацию отдела в одном Управлении, уже имел назначение в другое, где требовался его опыт.

– Присаживайтесь.- Подтянутый и широкоплечий подполковник, в свое время громивший противников на боксерском ринге в рамках закрытых соревнований КГБ СССР, опустился в кресло, указал референту на обтянутый бордовым кожзаменителем стул и извлек из верхнего ящика стола коричневую папку.- Как у вас продвигаются дела с запиской по "Невскому семени" и "Демократу"?

Невысокий, едва дотягивающий до ста семидесяти сантиметров, и, чего греха таить, весьма худощавый Мальков вздохнул.

Обзор "антивоенных" публикации упомянутых подполковником изданий шел ни шатко ни валко.

И вины двадцатипятилетнего старшего лейтенанта в том не было.

Зело истеричные и очень жадные журналисты двух псевдоправозащитных изданий все время меняли свою позицию по отношению к войне в Чечне и контртеррористической политике правительства, так что почти невозможно было спрогнозировать их следующее выступление. Иногда в одном номере появлялись сразу три абсолютно противоречащих друг другу статьи, после чего между авторами разгорался скандальчик, обычно заканчивающийся ехидными комментариями в дружественных изданиях. Выигрывал тот, кого спонсоры одаривали большей, чем других, суммой и кто мог себе позволить проплатить пиар-компанию по измазыванию оппонентов грязью.

Многополосный глянцевый "Демократ" постепенно терял читателей, ибо его проводящий больше времени на берегах туманного Альбиона, чем в России главный редактор необдуманно выступил против владельцев сети газетных киосков в питерском метрополитене, зачем-то обвинив их в "пособничестве красно-коричневой заразе", и получил отлуп в виде отказа большинства точек принимать его продукцию.

У восьмистраничного "Невского семени" дела, наоборот, шли в гору, но не по причине остроты перьев пишущей в газету журналистской братии, а из-за названия, ассоциирующегося с садоводством. Спешащие на свои участки, а потому невнимательные дачники и огорошенные очередным скачком цен домохозяйки сметали пачки "Невского семени" с лотков в надежде обнаружить в нем советы по уходу за огуречной рассадой и методы борьбы с плодожоркой. Но находили лишь пустопорожнюю болтовню индивидов, отсидевших во времена СССР за мелкие кражи с производства или за махинации с вверенным им имуществом, а ныне записавшихся в ряды "жертв тоталитарного режима".

Весьма беспринципный и довольно оборотистый редактор "Невского семени", начинавший свою коммерческую деятельность еще в стенах райкома комсомола, где он за взятки снимал с провинившихся секретарей институтских и заводских бюро строгие выговоры и принимал подношения от желающих выехать за границу в составе студенческих стройотрядов, быстро уловил прямую связь между названием и ростом тиражей, и отдал приказ ответственному за выпуск номеров подбирать соответствующие заголовки статей на первой полосе, дабы подольше эксплуатировать сельскохозяйственную тему.

Так рождались опусы под шапками "Как растлить тлю...", "Огурец-всему столу венец", "Хлоп-и нет колорадского жука!", "Помидоры и летом, и зимой" или "Артишок нашего времени", в которых речь шла не о парниках на балконе, а об очередном "зверском" нападении российских спецназовцев на отряд "мирных охотников" в горной части Чечни или о "новой экономической стратегии", выдвинутой кучкой "леворадикальных монетаристов" на малолюдном митинге в Минске, закончившемся, по обыкновению, пьяной дракой демонстрантов с белорусским ОМОНом.