– Проклятие! Мага же рядом нет! – прошипел он.

Аврелиан не убирал воображаемую руну. Он понимал, что если не сможет идти, то точно погибнет. Левой рукой он впился в землю, трава больно уколола его, но он продолжал. Когда силы стали совсем заканчиваться, юноша уже с трудом мог удержать руну в голове, и она стала медленно гаснуть. Он крепче сжал травинки, и вдруг ощутил, что трава стала тверже, потом он почувствовал в руке только мелкий порошок. Однако с этим ему пришли новые силы, он смог открыть глаза и нормально осмотреться. Вокруг него трава превратилась в серую пыль, но нога его почти вылечилась. Аврелиан с изумлением осматривал левую ладонь, но в ней ничего необычного не было, только грязь. Наконец, юноша принял очередную попытку встать, и это у него удалось. Он осмотрелся, и понял, что лежит у подножья склона, на который они взбирались. Это было немного заболоченное место, и молодой алхимик был весь вымазан в земле и мокрой грязи. Он достал из-под плаща зелье бодрости, выпил его и пошел прочь от этого места. Его мысли были заняты только голодом, и он жил только надеждой найти кого-нибудь, у кого можно найти еду. Аврелиан долго шел, иногда попивая эликсиры бодрости и исцеления, поскольку алхимии он верил больше чем магии, и больную руку решил доверить ей.

Четыре дня без сна он шел, иногда полз. Эликсиры закончились, а рука все еще оставалась продырявленной. Разум юноши мутнел, он с трудом мог разглядеть что-то среди деревьев. Когда он спотыкался, он долгое время переворачивался с боку на бок, таким способом продолжая движение, пока усталость не отнимала остатки сил. Чувство скорой смерти вновь напало на него, и он в отчаянии стал срывать кору с деревьев и жевать ее. Слабый желудок тут же отказывался от участия в этом, и юношу рвало. Он лежал, еще грязнее, чем прежде, и кое-где среди покрывшей его грязи проблескивали островки позеленевшей кожи.

Уже не осознанное решение, но лишь инстинкт заставил его вспомнить о магии. Перед глазами возникла зеленая руна, быстро мелькавшая и изменявшая свои линии. Аврелиан обнял дерево, с которого он рвал кору, и направил руну себе в живот, напоминавший ему ядовитую змею, что ела собственный хвост.

Когда началась магия, он понял, что еще не знал, что такое холод. Но теперь начал понимать. Его тело словно пронзили десятки толстых ледяных игл, самая большая же засела прямо в сердце. Аврелиан заревел, нечленораздельно стал умолять дерево дать ему сил, и пока он кричал, руна тоже менялась. Она разрослась, покрыв перед его мысленным взором все его тело, а края ее разорвались, и стали беспечно переплетаться друг с другом в безумном танце. Аврелиан приоткрыл один глаз и взглянул на ствол возле себя. Он видел дерево, но не совсем, он видел сложную фигуру из сотен разнообразных линий, по общей форме бывших деревом. Что-то заставило его протянуть кончики руны к рисунку на месте дерева, и юношу как холодной водой облило. Взгляд мгновенно прояснился, у него появились силы вскочить с места и посмотреть на себя. Рана на руке стала очень быстро затягиваться, боль уходила, а кожа розовела. Даже чувство голода пропало, и юноша закричал от радости. Он оглянулся и увидел, что дерево зачахло, он постарело за минуту на добрую четверть века, и продолжало это делать. Аврелиану стало жаль его, появилось даже чувство стыда перед его безмолвным спасителем. Он быстро убрал рисунок, который все это время незаметно маячил перед глазами, поклонился стволу и побежал.

Скоро голод вернулся. Юноша хотел поскорее избавиться от всех непонятностей, связанных с магией и войной, и просто по-человечески поесть. Вечером он решил принять свою судьбу и приняться поедать жизненную силу растений. Решил, но ничего не вышло. Он не мог увидеть вместо них тот странный рисунок, как когда был в предсмертном состоянии, как ни старался, как ни фантазировал.

– Да что с этой дрянной магией не так?! – только и смог сказать он.

Той ночью он наконец-то смог лечь спать, хотя живот еще долго сопротивлялся этой идее. Повалившись на землю, он долго бодрствовал, не шевелясь, и чувствовал, как мерзнут его бока, пока не провалился в забытие. Сны ему снились стремительные, едва уловимые для уставшего сознания. То он оказывался на большой площади, где на него смотрела огромная толпа, то на необитаемом острове с большими говорящими рыбами у берега, то где-то еще. И повсюду что-то до него пытались донести, что-то ему объяснить, но он никак не мог ничего запомнить из сказанного. Пока ему не приснился человек с очень длинными неопрятными седыми волосами, с выражением лишь безумия и нечеловеческого ужаса на лице, звавший его к себе, отчего юноша проснулся. Его словно очень хорошо избили за время сна, и все тело как будто было в синяках, и уснуть он больше не мог, отчего с великим трудом все же встал.

Голод не давал забыть о себе. Алхимик чувствовал, как его тело сжимается и слабеет, каждый его шаг мог привести к падению, что, зачастую, и происходило. Аврелиан так устал уставать, что перестал верить в существование бодрости. Вот уже второй раз он получил внезапный прилив сил, и теперь мучился продолжением своего существования. К вечеру он уже стал думать, когда же ему снова придется практиковать магию. «Может, это меня так учат?» – мрачно улыбнулся он.

Но ему повезло больше. Вечером он услышал, как какой-то мужчина зовет домой свою дочку, и сразу же быстро, как торопливая улитка, зашагал в сторону источника звука. Он увидел человека средних лет, облаченного в крестьянскую рубаху и штаны, который при виде алхимика издал истошный вопль и побежал прочь. Аврелиан пытался остановить его криком, но споткнулся и упал. Силы оставили его, и ему стало тяжело дышать из-за слабых ребер и пыли в носу. Скоро его окружили люди с факелами, он слышал слова недоверия, но потом сухой голос какого-то старика сказал:

– Да он просто заблудился, причем очень основательно. У него грифон на груди, и мы крупно попадем, если не поможем ему. Отнесите его ко мне.

Юношу тут же взяли под руки и потащили. Он успокоился и наконец-то уснул сном без сновидений.

Проснулся он в маленькой бледно-белой комнатушке, когда солнце стояло уже высоко. Правая рука у него была полностью забинтована, и по телу тоже тут и там виднелись бинты. Рядом с ним на табурете сидела молодая темноволосая девушка, ее тело было полно жизни и молодости. В изящной фигуре уже было видно вся спелость этого плода жизни, и даже голубое платье, вышитое с явным недостатком умения, отчего местами оно было чуть угловато и неряшливо, не могло скрыть ее девичью красоту. Она выжидательно смотрела на юношу своими глубокими глазами, чуть наклонившись к нему.

– Ну наконец-то! – воскликнул ее тоненький рот таким же голоском. – Держите, поешьте.

Она подняла с пола поднос с большой тарелкой остывшего супа. Юноша сразу перестал думать о чем-либо и с остервенением набросился на еду. В полминуты он выел всю тарелку и хищно взглянул на незнакомку.

– Я сейчас схожу, еще что-нибудь найду, подождите минутку, – сказала она и выбежала из комнаты.

Юноша счастливо растянулся на кровати, сколько это позволяла боль по всему телу. Он стал думать, что же делать дальше, и для начала попробовал залечить руку. Он снова представил ту руну, нанес на руку, но очень скоро устал, так что он бросил это дело. Тем временем в комнату вошел старик с несгибающейся правой ногой, опирающийся на трость, с лицом, выражавшим навечно закаменевшую злость. Он уселся на табурет и спросил:

– Говорить можешь? – по его голосу юноша понял, что именно он накануне спас его.

– Д-да, – с трудом ответил он.

– Хорошо. Ты откуда?

– Я из имперской армии. Алхимик.

– Алхимик? – в глазах старика мелькнул интерес. – Ну-ну. Скажи-ка мне, из чего делается зелье ночного зрения?

– Из корня дуба, щепотки серебра и с примесью порошка из…

Старик прервал его надменным смешком.

– Ясно, простофиля. Ну и алхимики пошли в наше время. Но да ладно, не о том речь. Как ты оказался в таком состоянии у нас, так далеко от войны?