– Юль-Андреевна может, - согласился бугай. – Она ничё не боится. Только отца.

– Пусть еще и меня научится бояться.

Я откинулся на спинку сидения и ждал, следя в зеркало заднего вида за попытками Юльки спасти свой гардероб.

– Тебя не гложет, когда багажник выброшенными чемоданами загружают? – обратился я к Глебу. – Чувствуешь, пованивать начинает?

– Да мнет чо! Хоть до ночи кидайтесь чемоданами. Дети тешатся – служба идет.

– Запомню твое изречение. И ты запомни. Тебе на многое предстоит закрывать глаза.

Я вышел из авто, наблюдая, как Юлька зло запихивает последний спасенный чемодан.

– Упрямая? Это хорошо. Веселее будет, - процедил я, забирая чемодан, срывая застежки и вытряхивая шмотье в бак.

Обухова завыла, пытаясь на лету спасти выбрасываемые шмотки. Это до какой же степени их надо любить, чтобы так убиваться?

– Ты охренел? Знаешь, что с тобой папа сделает?.. – ляпнула коза и заткнулась.

И правильно сделала, что заткнулась. У меня терпение тоже не резиновое. Но все же пожалел её, оставив один чемодан в багажнике.

Отправив всю женскую часть семьи домой, оседлал Козлова и погнал по запланированным встречам. В принципе удобнее было одному и на своей тачке, но перед домом её не увидел, значит, Тём еще не приехал.

Вот тогда я и забыл ему позвонить, но перетаскивая огромный смарт-тв в свою тачку с помощью Глеба, надеялся, что еще смогу сгладить знакомство и неожиданное проживание козы в нашем доме.

Но уже с порога понял, что-то случилось.

Юлька, завидев меня, вскочила и на не твердых ногах, запахивая большой банный халат, что-то лепетала в свое оправдание, извинялась, снова оправдывалась. Тём сидел рядом и хмуро разглядывал козу.

– Что с ней? – обратился я сразу к нему.

– Выпила, - пожал плачами брат.

– Много?

– Три рюмки всего. А потом пузырек валерьянки. Я не знал, что у нас есть, а она сразу нашла и выдула.

– Хм…

Я увидел, как бледная Юлька начинает заваливаться набок, успел её подхватить и буквально сразу она отключилась.

– Сиди тут, уложу её и поговорим.

Вид у Тёмки был виноватый. Не понравился мне его вид. С другой стороны, все были живы, относительно здоровы, а кто надрался, тот к утру отойдет. Потому особых показаний к волнению не было.

Брату пришлось подождать еще, пока я переоденусь, приму душ и только тогда вернусь на кухню.

– Девочки ели?

– Нет еще. Тебя ждали.

Я кивнул и сдержал себя на крике. Ну да, в обычное время я бы заорал, позвал их на ужин. Сейчас мой крик остановило осознание, что в квартире спящий человек. Поэтому распорядился ужином, заставив Тёма накрыть на стол и разогреть порции, а сам пошел к спальням сестричек.

– Девочки, выходите ужинать.

Алина откликнулась сразу, а вот к Даше пришлось толкнуться снова.

– Дорогая? Ты не проголодалась?

– Я думаю.

– О чем? – Алину я спровадил на кухню, а сам зашел к Даше в спальню.

– О жизни, - тяжело вздохнула она.

– Расскажи мне? Вдвоем думать легче.

– Я сегодня подумала, что не хочу больше звать тебя Русом.

– Почему?

– Потому что ты мой папа. И мой и Алинкин. И мы же семья. А потом я поняла, что мы занимаем место твоей настоящей семьи. Вот коза…

– А что она? – напрягся я.

– Ну, мы не хотим, чтобы она была. Алине она вообще не понравилась, а мне мешает – я в той комнате фортепиано мечтала поставить, чтобы заниматься и никому не мешать. А теперь комната занята.

– Алина привыкнет, а твое фортепиано привезут завтра и поставят в зале. Тебе удобно будет заниматься там, когда Алина будет в балетной студии.

– Правда?! Как же я тебя люблю, Русик!

– Я думал, ты хотела звать меня папой? – хотел пошутить я, но не получилось, Даша снова погрустнела.

– Да, я то хочу. Но у тебя же должна появится твоя настоящая семья. Жена, дети. И мы станем тебе мешать…

– Глупости! – фыркнул я. – У меня уже есть семья, и я вполне счастлив, другой мне не нужно.

– А как же коза?

– Не коза, а Юля. А что она? Поживет, поможет нам с уроками. Думаете я не слежу за успеваемостью? Слежу. И вижу, что вы перестали успевать осваивать программу. Надеюсь, у Юль-Андревны хоть что-то в голове кроме тряпок имеется. А нет – так дадим ей под зад и наймем гувернантку.

– То есть, ты ее не любишь?

– Кого?

– Козу? То есть, Юлю?

– С чего ты взяла?

– Не знаю… Ты так на нее смотрел жалостливо, когда она плакала.

– Я? Не может быть.