Не спрашивайте, откуда я все это знаю, потому что мой муж не хочет, чтобы я упоминала его в этой книге. Как бы то ни было, смысл в том, что он никогда не задумывается, что такое быть мужчиной, и не стремится найти других мужчин, чтобы вместе делать мужскую работу в мужской среде. Однажды он даже неосмотрительно сказал, что никакого «пола» нет, «есть только хорошие люди и козлы». У него поровну друзей среди мужчин и женщин, и, поднимая тяжести и не моргнув глазом выпивая шесть бокалов виски, он не чувствует себя более мужественным, чем заворачивая подарки или вдыхая аромат прекрасной розы. На мой вопрос, «почему», он ответил, что все дело в воспитании и образовании. Он не ощущает давления со стороны внешних атрибутов, потому что родился красивым и здоровым в семье состоятельных и просвещенных родителей, которые отправили его учиться в хорошую школу и не били. Вот почему ему не нужно никому ничего доказывать. И его мужское естество не переживает никакого кризиса. А жене повезло, потому что он вряд ли убьется на мотоцикле в свой пятидесятый день рождения.

Все это подтверждается словами академика Тристана Бриджеса, профессора социологии Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, о современном гендерном кризисе: чтобы переживать его, некое явление должно прежде пройти период застоя, после чего какая-либо группа должна почувствовать некую перемену, ущемление своих прав.

По мнению Томаса Пейдж Макби, американского специалиста по гендеру (и первого мужчины в своей немногочисленной категории, который выступал в «Мэдисон-сквер-гарден»), «этот кризис, каким бы он ни был болезненным, также представляет собой возможность переосмыслить функцию гендера… о мужественности говорить нелегко, потому что это не принято. Это первое правило – как в «Бойцовском клубе» (и он не первый, кто проводит аналогию с «Бойцовским клубом», когда признается, что среди мужчин не принято обсуждать вопросы гендера)».

Томас признается, что после перехода, когда он внезапно стал выглядеть точь-в-точь как настоящий мужчина (будучи из тех транссексуалов, кому переход дался легко), вдруг потрясенно осознал, что мужские привилегии в самом деле значат в повседневной жизни. В редакции, где он работал журналистом, теперь внезапно становилось тихо, когда он громко вмешивался в оживленную дискуссию. Раньше с ним такого не случалось: его вечно перебивали и перекрикивали. Мужчины на улице стали провоцировать его на драку. Женщины начали бояться, когда темной ночью он внезапно оказывался за спиной. После смерти матери никто не обнимал и не утешал его. Он считает, что об этом необходимо говорить: «Когда обсуждаешь подобные вещи, оказываешься в зоне риска как с личной, так и с профессиональной точки зрения. Если мужчины не говорят сразу «да, совершенно верно», – это газлайтинг». [5]

Вне всякого сомнения, споры на темы, связанные с гендером, затрагивают все аспекты нашей жизни, как частной, так и общественной. И что же происходит с брачными обязательствами, концепцией, основанной на принципе неравенства мужчин и женщин? Юношам и девушкам, желающим связать себя брачной клятвой, придется хорошенько подумать, как оптимально адаптировать правила к гендерным ролям двадцать первого века. Для более старшего поколения, возможно, уже слишком поздно.

Я спросила группу женатых мужчин солидного возраста, считают ли они, что концепт мужественности переживает кризис. Они согласились, что «определенный вид – да», подразумевая не тот, что есть у них. В конце концов, им удавалось на протяжении нескольких десятков лет обеспечивать женам счастливую жизнь и в то же время не терять работу за домогательства к официантке. Но в то же время отчетливо прослеживалось нежелание углубляться в закостенелые стереотипы, на которых основаны их роли в семье. Ответ на вопрос, кто выносит мусор, – вот максимально откровенная информация, которую они готовы были сообщить, чтобы признать некоторую старомодность.

Один из них – лет под сорок – признался, что борьба с сексизмом после пришествия «MeToo» помогла ему раскрыть собственную мужественность: «Я чувствую, как включается мужской инстинкт борьбы с мизогинией. Например, когда решаюсь не отмалчиваться, а сказать очередному идиоту, что его шутки о месте женщины на кухне не смешны. Обычно это сопровождается изрядным волнением (не очень по-мужски), поскольку знаю, что на меня ополчится вся стая, иногда включая женщин. Но в глубине души уверен, что для сказанного нужно больше смелости, чем для тупого следования «норме», и оттого испытываю гордость и чувствую себя настоящим мужчиной». [6]

Подобный замечательно радикальный тип поведения должен бы вселять во всех нас надежду. Но от старых привычек не так-то легко избавиться, как справедливо заметил клинический психолог Алекс во время обсуждения его собственного ощущения мужественности: «Помню, как однажды признался соседу по квартире (крайне старомодному типу), что никогда в жизни не держал в руках дрели. Помню его удивленный взгляд – будто я сообщил, что ношу женское белье, и попросил его сделать то же самое, может быть, даже в моем присутствии. Это было несколько лет назад, но воспоминания живы до сих пор. Я был неправильным мужчиной, но осознание пришло слишком поздно. Это вывело меня из себя, хотя, кажется, я пытался отвоевать право на собственную жизненную позицию. Полагаю, на самом деле мне не нужно было доказывать свою мужественность, но в то же время я чувствую, когда другие мужчины замечают мои промахи. Это унизительно и, на мой взгляд, неправильно».

Конец ознакомительного фрагмента.