— Как показывает экспертиза, горло Репьева перерезано сапожным ножом, который мы изъяли у Екашева. У него же оказались и репьевские сапоги с портянками… Не могу лишь понять: зачем старик уже мертвому пасечнику перерезал горло, разул его и в березовый колок спрятал тяжелую флягу с медом?..

— Для нас с Семеном Трофимовичем это тоже загадка, — читая показания шофера Тропынина, проговорил Лимакин. Он закончил чтение и поднял глаза на Бирюкова: — Любопытные сведения выдал твой земляк…

— Петя, что Козаченко о Екашеве говорит? — спросил Антон.

— Ровным счетом ничего. Он даже его не знает.

— Странно… А пасечник не предлагал цыганам золотой крест?

— Предлагал. Сначала заломил две тысячи, потом до одной сбавил, но Козаченко все равно отказался.

Бирюков задумчиво побарабанил по столу пальцами:

— Не этот ли крест привел Екашева на пасеку?..

Прокурор вздохнул:

— Умрет не сегодня-завтра старик и придется нам на кресте крест поставить.

Районная больница, где находился Екашев, была на окраине райцентра, в густом сосновом бору. Бирюков прежде всего встретился с Борисом Медниковым. Тот сидел в беседке прибольничного скверика и сосредоточенно затягивался сигаретой. Рядом, на столике, лежала распечатанная пачка «Золотого пляжа». Антон, здороваясь, протянул руку;

— Как жизнь, Боря?

— Цветет и пахнет!

— Хорошее настроение?

— Угу… Бывший пациент только что заходил. В прошлом году язву ему оперировал. Доходяга был — смотреть страшно. А теперь раздобрел, курить начал… Пришлось конфисковать сигареты, чтобы не забывался…

— Людей отучаешь от курева, а сам…

— Мне что! Я каждый квартал бросаю.

— И каждый раз начинаешь сызнова?

— Картинки привлекают, — Борис взял сигаретную пачку. — Научились у нас такие штучки оформлять, просто и весело, да?.. Видишь? «Золотой пляж» называется. Ну, как не подышать в Сибири запахом Черноморского побережья?..

Антон улыбнулся, но сразу посерьезнел:

— Боря, Екашев хоть ненадолго поправится?

— Нет.

— Что-то, не задумываясь, отвечаешь.

— Если бы ты спросил: «Можно ли в Спортлото трижды подряд угадать все шесть номеров?» — я, возможно, и задумался бы: чем черт не шутит, когда бог спит… С Екашевым думать нечего — все ясно, как ясный день. Самолечением человек угробился. У него рак легкие доедает, а он, видите ли, собачьим салом от туберкулеза себя потчевал.

— Знает о том, что не выживет?

— Догадывается. Утром сегодня на обходе тихонько шепчет: «Доктор, загнусь на днях. Скажи, судить меня будут, как живого, или помилуют за смертью?» «За что вас судить?» — спрашиваю. «Дак вот… с пасечником набедокурил»…

— Надо было посоветовать: со следователем, мол, лучше по этому поводу поговорить.

— Представь, это я сделал и без твоей подсказки.

— Ну и что он?

— На полном серьезе жалуется: «Следователю подмазать надо, чтобы замял дело, а у меня денег — ни гроша». Потом о тебе вспомнил: «При обыске, кажись, сын нашего председателя, Игната Бирюкова, присутствовал. Бирюковы — мужики справедливые, подачек не берут. Может, Бирюков-младший бесплатно за меня заступится перед судом, чтобы принародно мои кости не полоскали? Земляки мы ведь с ним».

— Ты это серьезно?

— В подобной ситуации грешно шутки шутить,

— Как бы мне поговорить с ним?

Медников глянул на часы:

— Сейчас процедуры идут. Минут через двадцать организую встречу, если не заснет старик. Спит он так, будто всю жизнь не спал. Поразительно умудрился изнурить себя работой. Мне доводилось обследовать механизаторов после уборочной страды, когда людям, считай, полный месяц приходится спать урывками, и то у них даже намека на такую, как у Екашева, изнуренность не было. У старика нечто феноменальное в этом отношении.

— На сыновей не жалуется?

— Даже не вспоминает.

Помолчали. Антон спросил:

— Какие вообще новости в райцентре? Я ведь два с лишним года здесь не был.

— Новости… Директора ресторана «Сосновый бор» скоро судить будут.

— За что?

— В котлетах мясо обнаружили.

Бирюков улыбнулся:

— Старо, Боря.

Медников затушил окурок, вздохнул и с самым серьезным видом опять заговорил:

— Слушай новее… Это в Эрмитаже было. Перед рембрандтовской «Данаей» стоит импозантная пара. Профессорского вида мужчина, в пенсне, со знанием дела рассказывает даме о голландской живописи семнадцатого века. Подкатывается к ним старичок екашевского покроя. Повертелся с разных сторон — любопытно насторожил уши. Только мужчина умолк, он быстренько показывает на обнаженную Данаю и говорит: «Представляете, граждане, недавно в нашей деревне аналогичная картина произошла. Сосед мой, основательно запарившись, вышел нагишом в предбанник и сослепу сел на натурального живого ежа». У мужчины чуть пенсне не выпало: «Простите, к чему вы это сказали?» — «Разве не понятно? — удивился старик. — К тому, чтобы увлекательный разговор поддержать».

Антон засмеялся:

— По-моему, Боря, ты сам сочиняешь?

— Зачем сочинять — жизнь подкидывает сюжеты… Вчера, например, Екашева спрашиваю: «Что ж вы, Степан Осипович, так сильно запустили болезнь? Почему раньше к врачу не обратились?» Знаешь, что он на это ответил?.. Колхозный шофер, видите ли, ему сказал, что пенсионеров в больницах не лечат. Дескать, чего на них попусту государственные средства тратить. Вот кадр! Серый, как штаны пожарника после просушки. Такое впечатление, что человек ни разу в жизни ни газету не читал, ни радио не слышал, ни телевизор не смотрел.