В числе основных документов, архивных и опубликованных, – резолюции, протоколы и стенографические отчеты органов владивостокского Временного правительства Дальнего Востока, ДВР, Приамурского государственного образования и других правительств, существовавших в регионе между 1917 и 1922 годами; документы Дальневосточного бюро (Дальбюро) и других органов большевистской партии; информационные сводки органов Коминтерна; доклады спецслужб; военная и гражданская корреспонденция. Документы партийных органов оказались исключительно ценным источником: они позволяют увидеть, как большевики воспринимали политическую ситуацию, а также очень точно показывают стратегию отдельных организаций и процесс принятия решений. Источники Временного правительства Дальнего Востока содержат информацию о важнейших политических дискуссиях и о позициях небольшевистских акторов. Документы официальных органов ДВР и Приамурского государственного образования отражают образы большевиков и их оппонентов, которые они пытались внушить общественности, но вместе с тем и реальные финальные резолюции по тем вопросам, которые обсуждались в ходе документированных дискуссий внутри партии большевиков или недокументированных среди их оппонентов.

Большинство протоколов Дальбюро, документов различных правительств региона (в том числе документов отдельных министерств ДВР), информационных сводок органов Коминтерна, стенографических отчетов различных парламентских органов и ряд других документов, сыгравших важную роль в настоящем исследовании, никогда не были опубликованы, а многие из них, вероятно, никогда не изучались другими историками.

Дополнительные материалы из Национального архива США (USNA) и Японского центра документов по истории Азии (JACAR) были изучены удаленно; в их число входили документы, созданные или собранные ведомствами американского и японского правительств. Стенографические отчеты Государственной думы Российской империи были изучены в онлайн-хранилище Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург). Источниками фотоматериалов стали Музей истории Дальнего Востока имени В. К. Арсеньева (МИДВ, Владивосток), Хабаровский краевой музей имени Н. И. Гродекова (ХКМ), ГАКХ и частные коллекции Акиры Саиды и других.

Февральская революция 1917 года и демократический режим во Владивостоке в 1920–1921 годах были, вероятно, лучшим временем для дальневосточной прессы, практически полностью свободной от любой цензуры. Социалистические газеты «Известия Владивостокского Совета» (Владивосток), «Воля» (Владивосток) и «Дальневосточное обозрение» (Владивосток); леволиберальные «Приамурские известия» (Хабаровск), «Вечер» (Владивосток); умеренно националистические «Дальний Восток» (Владивосток) и «Голос Родины» (Владивосток); консервативное «Уссурийское слово» (Никольск-Уссурийский), прояпонское «Владиво-Ниппо» («Ежедневные новости Владивостока»), публиковавшееся под надзором японского командования во Владивостоке, и другие газеты изучаемого периода позволили проследить ход ключевых общественных дискуссий в регионе в революционный период. Большинство газет были изучены в Национальной библиотеке Финляндии (Хельсинки), Российской государственной библиотеке (Москва) и РГИА ДВ. Кроме этого, настоящее исследование опиралось на две репрезентативные тематические коллекции газетных вырезок, опубликованные Н. А. Троицкой [96] .

«Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Крисчен сайенс монитор», «Осака майнити синбун», «Норт чайна стандард» и другие международные газеты позволили посмотреть на события в регионе с транснациональной перспективы. Российские эмигрантские газеты из собрания Государственной публичной исторической библиотеки (Москва) были использованы для реконструкции взглядов оппозиционных большевикам групп на события, происходившие на Дальнем Востоке.

Большинство событий, упомянутых в газетах, были проверены и помещены в более широкий контекст при помощи архивных документов и других источников. В целом информация о событиях в регионе, опубликованная в «Приамурских известиях», «Воле», «Дальнем Востоке», «Голосе Родины» и «Известиях Владивостокского Совета» (до конца 1917 года), оказалась достоверной, хотя эти газеты иногда и допускали ошибки в именах и датах. Слухи и мнения изучались исключительно как слухи и мнения и служили источниками только для реконструкции индивидуальных реакций на исторические события. В официальных газетах правительств и организаций, в первую очередь в «Приамурских известиях», которые издавал в 1917 году комиссар Временного правительства по делам Дальнего Востока Александр Николаевич Русанов, печатались важнейшие документы, которые в оригинале обнаружены не были. Большинство дат и имен были проверены по нескольким источникам, но некоторые оставлены в газетном варианте, поскольку другие источники содержали недостаточно информации. Новости о ДВР в газетах, издававшихся за пределами региона, оказались в основном недостоверными, а потому они были использованы лишь для установления мнений и событий вне региона.

Настоящее исследование в малой степени использовало такие личные документы, как письма и мемуары, ввиду их общей ненадежности. Тем не менее автобиографические труды некоторых ключевых действующих лиц позволили реконструировать их личные взгляды на основные события. Особенно ценными оказались несколько книг, написанных как прямыми участниками событий, так и менее вовлеченными в них наблюдателями. Кроме того, мемуары большевика Никифорова [97] , либерала Льва Афанасьевича Кроля [98] , консерваторов Георгия Константиновича Гинса [99] и Владимира Петровича Аничкова [100] , а также монархиста Сергея Петровича Руднева [101] , мемуары и интервью с антибольшевистскими военными лидерами [102] и мемуары американских и чехословацких офицеров [103] стали источником уникальной фактической информации, которую отчасти удалось проверить при помощи других источников, но в большинстве случаев она была включена в примечания, а не в основной текст.

Имеющиеся документы, а также сообщения ежедневных газет, представляющих весь политический спектр, позволили разобраться в хитросплетениях имперского кризиса и имперской трансформации, изучить особенности имперского и революционного дискурсов и реконструировать интеллектуальную и политическую историю ДВР от идеи до ликвидации.

На первом этапе имперской трансформации, с момента начала Первой русской революции (1905–1907 гг.) и до падения царского правительства в феврале – марте 1917 года, в политических дискуссиях империи центральное место занял леволиберальный национализм. Этот разнородный дискурс распространился среди широких общественных кругов, хотя и был по-прежнему локализован в первую очередь в городах. Оппозиционная общественность приветствовала идею самоорганизованной (или самодеятельной) имперской нации. Леволиберальный национализм был инклюзивным и провозглашал равенство различных этнических, религиозных, региональных и иных социальных групп империи, однако в некоторых его вариантах оставалось место для имперских иерархий. Единого мнения о том, как именно будет выглядеть распределение всеобщих и особых прав, среди его сторонников не было. Бурят-монгольские, корейские, украинские, еврейские и другие националисты, регионалисты и сторонники иных партикуляристских идей принимали участие в дискуссиях, но вопросы автономии и политического представительства остались неразрешенными. Более того, несмотря на свои ярко выраженные гражданские и прогрессивные установки, леволиберальный национализм оставался этатистским: в число его идеалов входило благо Российского государства. Две масштабные современных войны, Русско-японская (1904–1905 гг.) и Первая мировая (1914–1918 гг.), показавшие неэффективность царской власти в деле защиты Российского государства, привели к консолидации леволиберального национализма как гетерогенного оппозиционного и патриотического дискурса, а также программы имперской самоорганизации. Именно в этом контексте произошла консолидация российского Дальнего Востока как нового имперского региона. Интересы Дальнего Востока не противоречили единству российской имперской нации. Дальневосточные регионалисты, следуя в русле леволиберального националистического дискурса, считали самоорганизацию средством разрешения проблем региона, проистекавших из неэффективности централизованной системы управления.

С точки зрения многих наблюдателей, как российских, так и иностранных, Русско-японская война продемонстрировала кризис самодержавия как политической системы и доказала эффективность реформированной Японской империи [104] . Военные неудачи, вкупе с социальным неравенством, угнетением этнических и религиозных меньшинств и чрезмерной централизацией, способствовали распространению убеждения в том, что только самоорганизация российской имперской нации «снизу» сможет сделать государство эффективным. Многие представители образованных слоев империи были сторонниками самоорганизации, но подходили к этой идее по-разному. Либералы, объединившиеся вокруг Союза земцев-конституционалистов и Союза освобождения, считали, что парламентаризм и демократия (в политическом смысле) позволят пересобрать Российское государство. Представители земств предпринимали организованные усилия по помощи государству в условиях войны, но первый легальный Земский съезд (Петербург, 6–9 ноября 1904 г.) выдвинул политические требования, в том числе введение гражданских свобод и созыв парламента («народного представительства») [105] . Во второй раз после 1895 года местные деятели озвучили подобные требования. На этот раз царь прислушался к ним в большей степени, чем девять лет назад. 12 декабря 1904 года Николай II выразил свою заинтересованность в реформах: речь шла о том, чтобы расширить права органов самоуправления, улучшить положение рабочих, увеличить религиозную терпимость, улучшить положение этнических меньшинств, ослабить цензуру и политические репрессии. Но возобладало насилие. Расстрел мирного шествия в Петербурге 9 января 1905 года, известный как Кровавое воскресенье, стал символическим началом Первой русской революции [106] .