Пока что каждая трасса – только лишь номер. За цифрами ничего не скрывается, цифры ни о чём им не говорят, но уже к вечеру они будут точно знать, где живые мертвецы были активнее, а где приходилось слезать с мотоцикла и пытаться пропихнуть его через сплетение веток и скопление мусора. А потом устроителям гонок придётся потратить несколько дней на то, чтобы перестроить дорожки – вдруг кто-то начнёт придумывать стратегию, едва лишь вытянув жребий?

Бородач в тёмно-синей футболке вытягивает вторую дорожку, высокой девушке с россыпью родинок на одной щеке и двумя рваными шрамами на другой достаётся четвёртая.

Эмбер заносит руку над ящиком и, не доставая бумажки, улыбается с наигранным удивлением:

– Третья. Вот это дела.

Лилит только качает головой:

– Будь осторожна.

Куда там.

Она выходит на трассу, чувствуя себя маленькой щепкой посреди огромного океана. Стадион гудит множеством голосов, но в конце концов все они сливаются в один-единственный гул, который поначалу кажется почти нестерпимым, но потом становится практически незаметным.

Всё на свете становится практически незаметным, когда двери за ней закрываются, а руки привычно ложатся на руль. Самокат под Эмбер будто бы вздрагивает, то ли приветствуя её, то ли давая понять, что в любую секунду готов сорваться с места и броситься в гонку. Она ставит одну ногу на деку и в последний раз оглядывается по сторонам, замечая невероятно яркое голубое небо в прорези крыши, и насыщенный солнечный свет, и даже каждого зрителя – по отдельности.

А потом Лилит – во всяком случае, ей хочется думать, что это Лилит! – стреляет в воздух из стартового пистолета, и Эмбер срывается с места. Она пыталась представить себе эту гонку не раз, но никогда не думала, что всё будет именно так.

В первые несколько секунд не происходит вообще ничего. Ничего. Она просто едет. Привычно толкается левой ногой, снова ощущая себя на знакомой дороге от дома к аптеке, разве что без веса рюкзака за плечами, да и пейзаж по сторонам немного другой – за загромождениями из строительного мусора, обломков мебели и останков машин Эмбер почти не видит трибун. И живых мертвецов тоже не видит.

Зато они видят её. Первая тройка выпрыгивает из-за того, что, кажется, раньше было диваном, и Эмбер приходится отшатнуться, чтобы не попасться им в руки. Они выглядят ветхими, эти руки, сквозь ошмётки гниющей плоти просвечивают светлые кости, и такие зомби – Эмбер знает – не умеют двигаться быстро. Она легко оставляет их за спиной, продолжая наращивать скорость.

Самокат под ней, будто бы соскучившись, катится быстро и ровно. Эмбер ощущает себя с ним одним целым. Ей почти не страшно. Она маневрирует, перелетая канавки и ямы – свежие, специально выкопанные для того, чтобы затруднить ей дорогу, и даже если ей приходится спрыгнуть, прыти она не сбавляет. За несколько лет она научилась быть быстрой. Она научилась на ходу возвращать правую ногу на деку.

Она, как выясняется, научилась даже, спрыгнув, прокручивать самокат, подсекая очередного зомби под ноги.

С рычанием мертвец валится наземь, а Эмбер едет дальше. Она не оглядывается.

Лилит говорила ей: если не получается с бегством, можно попробовать драку. Если не получается уйти на том, с чем вышел на трассу, можешь взять на этой трассе всё, что найдёшь. В принципе, ты в любую секунду можешь взять на этой трассе всё, что найдёшь. Отломанную ножку стола, чтобы отбиваться от визжащих преследователей, или широкую доску с торчащими из неё изогнутыми гвоздями, или вон тот велосипед со скошенным набок сиденьем.

Эмбер, конечно, не нужен велосипед. Она чувствует себя всемогущей как есть.

Жилетка надувается на спине пузырём, но это ощущается словно парус. Эмбер – лёгкий и быстрый корабль, способный уйти от любого преследователя. Рулевой закрутит штурвал, заложит вираж – и корабль повернёт так резко, что очередной живой мертвец, внезапно выросший из-под земли прямо по курсу, клацнет зубами в миллиметре от обшивки борта и отшатнётся, оставшись ни с чем.

Если скрыться от зомби за, например, кучей мусора, если пропасть у них из виду, они о тебе забывают.

Эмбер слышит за спиной грохот чужих неровных шагов, но это не тот грохот, который заставил бы её испугаться.

Ничто сейчас не может заставить её испугаться.

Эмбер слышит всё, и видит всё, и чувствует всё – и одновременно ни на что не обращает внимания. Она как будто бы растворяется в том, что с ней происходит, и становится частью всего: частью кричащей толпы на трибунах и частью рычащих живых мертвецов, частью яркого солнца и раскинувшегося наверху лазурного неба, частью старого стадиона, который помнит совсем другие соревнования, и частью наваленных повсюду обломков, частью разбитой дороги и частью широких колёс своего самоката. Каждое биение сердца, каждый удар полуразложившихся стоп об асфальт, каждый стук колеса, наткнувшегося на камень, каждый вскрик взволнованных зрителей – она всё это слышит. Она чувствует ласковые прикосновения солнечных лучей на щеках, и дующий в лицо ветер, и то, как на трибунах задерживают дыхание, и то, как позади неё дышат шумно и громко, но исключительно по привычке…

Она становится всем и остаётся при этом собой. Быстрее. Лучше. Сильнее.

Сразу несколько мертвецов прыгают на неё откуда-то сверху, и Эмбер, пригнувшись, соскакивает с самоката. Перехватив руль, она выставляет самокат перед собой словно щит и, несколько раз взмахнув этим щитом, переходит на бег. Зомби разлетаются в стороны, и кое-кто из них больше уже не встаёт. Напавшие сейчас сильнее тех, что толпились у старта, но Эмбер откуда-то знает, что сможет уйти. Она петляет, огибая остов невесть откуда оказавшегося здесь лимузина (будто кто-то прочитал её мысли, но тогда по третьей трассе должна ехать Лисса!), и мертвецы врезаются в некогда блестящий капот.