В книге показан сегмент времени шестидесятых годов прошлого века в восприятии современников, с их надеждами, тяготами и несчастьями.
Выпускник вуза, работающий в министерстве, не переносит спертый воздух Системы, жалеет сослуживцев, которые прозябают в ней. И… мучительно переживает нелюбовь своей жены. Спасается в кругу литературных приятелей-«шестидесятников», живущих новыми тенденциями в искусстве.
Но вскоре приходит настоящая трагедия.
Содержит нецензурную брань
Роман
Мне кажется, нам не уйти далеко.
Похоже, что мы взаперти.
У каждого есть свой город и дом,
И мы пойманы в этой сети.
Б. Г.
В этих воспоминаниях показан сегмент времени шестидесятых годов прошлого века в восприятии современников, с их надеждами, тяготами и несчастьями.
Повествователь, работающий в министерстве, не переносит спертый воздух Системы, жалеет сослуживцев, которые прозябают в ней. И… мучительно переживает нелюбовь своей жены. Спасается в кругу литературных приятелей-"шестидесятников", живущих новыми тенденциями в искусстве.
Но вскоре приходит настоящая трагедия.
Вступление
Что это было за «серое» послесталинское время в Империи до обрушения тоталитарной системы? Его обычно видят лагерем с фальшивым высотным зданием, подражающим античности, как и помпезной архитектуре при фашизме. Время, говорящее о незыблемости Системы, ритуально устремленной в абстрактное будущее.
Это было время радикальных открытий и трендов. В нем видят начало эры пилотируемой космонавтики, Гагарина, впервые заброшенного в космос, жуткой здоровой зависти к американцам, ответно облетевшим вокруг Луны, а потом ступившим на ее почву, первого страха ядерной войны в разгар холодной войны и Карибского кризиса.
Время сексуальной революции, феминизма, мини-юбок, туфель на платформе, «битлов» и «хиппи», рок-н-ролла, «самиздата».
Время перехода на 5-дневную рабочую неделю, перехода магазинов на самообслуживание, великого спроса на импортные товары, очередей в ГУМе за кофточками, – из всех провинций.
А также время разных слухов о тогдашних вождях в «пирожках» и шляпах. Хрущев, освободивший миллионы невинно осужденных и переселивший массу рабочих в отдельные квартиры, и в то же время волюнтарист. Безответственный престарелый Брежнев, хорошо живший и дававший жить другим (конечно, не всему населению). Борец с коррупцией и прогулами председатель КГБ Андропов.
Вместе с тем жизнь стала чинной, люди ушли в раковины квартир, и выплескивали в ритуале площадных зрелищ свою застоявшуюся энергию.
Об этом времени знают лишь по перипетиям вокруг этих людей и событий. Но кто жил тогда в этом высотном дворце и за его пределами? Послушная и агрессивная масса, или люди со своими тяготами и переживаниями, знающими, что из этого крепкого дома, кирпичик к кирпичику, не выйти никогда? Или расправляющая смятые крылья под влиянием ослепительно свободных поэтов и писателей "шестидесятников", разбудивших спящую страну?
Обыватели – это не те, как о них обычно думают и изображают. Это люди вечности, запертые во времени, и потому приспособленцы, ничего не ожидающие от властей, от рока, живущие своими радостями и несчастьями. Не бежать, не толкать, а жить. Жизнь выживает благодаря приспосабливанию, хотя сопротивляющиеся романтики стремятся разбередить тайное в душах — свободу. "Интеллект – это способность приспосабливаться к времени", – говорил космолог С. Хокинг.
Что это было за кипение любви, горестей и ненависти в них, как внутри котла, который довели до кризисной точки взрыва? Кто обрушил это вечное здание Империи?
И откуда накопилось пренебрежение к «массе», что не оставляет нас и поныне?
1
Читаю дневники тех лет, и возникает волнение. Хотя особых изменений по сравнению с сегодняшним днем не вижу, разве что мы были молодыми. Если бы круто изменить жизнь, отвалить, например, за границу, то можно ощутить разницу. А так, сидя сиднем в одной и той же социальной системе, словно и не рос. Оставляя далеко прошлое, не чувствуешь коренного изменения, словно внешнее не влечет за собой внутреннего изменения.
Поражаюсь тому, что у меня та же неудовлетворенность временем, неустойчивость существования, как и тогда, хотя стал не только взрослым, много грешившим, но даже уже безгрешным стариком.
Оправдались ли ожидания моих сослуживцев и друзей? Я и тогда знал, что ничего лучшего, чем есть, с ними не случится. И от этого мне еще жальче их безвыходности, хотя они обойдутся и без моей жалости.
Смотрю на себя тогдашнего, плывущего по течению, потому что оно было предопределено, – во мне был веселая энергия, как улюлюканье молодости в пустоте. Серое небо над сознанием было закрыто, опутано невидимыми внешними запретами, и моей провинциальной недоразвитостью. Воображение металось где-то, не выходя за пределы железного занавеса, закрывшего мировую культуру. Хотя в воздухе носилось что-то свежее, разбуженное мальчишеской смелостью поэтов-шестидесятников. Оттепель!