— Кабы знатье, сынок, — отозвался он.

Проклятье! Пьяный шотландец, сообразил Граут.

— Что здесь произошло? — настойчиво повторил он.

— Чой-то, сынок? — Шотландец попытался приподняться с газона, но не смог. — Чесслово, ниче не видел. Задремал, чесслово. Добра вашего я не трогал, сынок. Собак-то на меня не спускай. Чесслово. А спать имею право, вот так-то, сынок. Я по миру изрядно поколесил, сынок, даже за кордоном бывал.

Граут не совсем понял, что стоит за последним заявлением, и только покачал головой.

— Вы уверены, что здесь ничего не. произошло? — спросил он, тщательно выговаривая слова, чтобы показать этому пьяному шотландцу, как разговаривают приличные люди. Однако в его голосе прозвучала скрытая угроза. — Абсолютно уверены?

— Говорю тебе, сынок, — ответил шотландец, — вздремнул я тут малость. Мое дело сторона.

Теперь он вполне проснулся и делал немалые усилия, чтобы говорить разборчиво. Граут решил, что старик и вправду ничего не знает. Сокрушенно вздыхая, он вернулся все к той же скамье и опять стал озираться вокруг.

Со стороны Аппер-стрит ему помахал какой-то бомж, развалившийся на скамье. Граут направился к нему. Этот был еще дряхлее и грязнее, чем шотландец, кемаривший на газоне в окружении своих мешков. Куда же подевались опрятные люди? — подумал Граут.

— Дружка ишшете, мыстер?

Час от часу не легче! Ирландец! Какого рожна им всем тут надо? Куда же подевались англичане?

— Да, я разыскиваю своего друга, — с холодным достоинством ответил Стивен.

Ирландец кивком указал на вершину треугольника, ограниченного газонами, в сторону автобусной остановки на Аппер-стрит.

— Вон туда потопал. И пожитки прихватил, — сообщил ирландец.

Граут был озадачен.

— Зачем? Когда? — Он снова почесал в затылке. Ирландец только покачал головой:

— Мне-то откуда знать, мыстер. Только вы отошли — вскочил да и с глаз долой; я-то себе думал, может, повздорили, всяко бывает.

— А моя каска... — спохватился Граут, все еще не в состоянии постичь мотивы действий мистера Шарпа.

— Синяя-то? — уточнил ирландец. — Да он ее в пакет засунул.

— Мне... — запнулся Граут и медленно побрел в том направлении, которое указал ирландец.

Он вышел из сквера, подождал, пока схлынет поток транспорта, потом пересек Аппер-стрит и зашагал по проезжей части, не поднимаясь на тротуар, потому что боялся, как бы сверху что-нибудь не свалилось ему на голову именно в тот момент, когда он оказался без каски. Изнутри его стало разъедать отвратительное, тошнотворное, болезненное чувство; точно так же он чувствовал себя когда-то в детском доме, когда всех ребят, с которыми он подружился, отдали на усыновление или перевели в другие места, — всех, кроме него; точно то же самое он испытал и в Борнмуте, когда потерялся во время прогулки. Не может быть, чтобы со мной произошла такая неприятность, да еще в день рождения, думал он. Только бы не в день рождения.

Он шел все по той же стороне улицы, огибал уткнувшиеся капотом в тротуар автомобили и приближался к автобусной остановке, не теряя надежды отыскать мистера Шарпа. Почему-то он решил, что тот непременно наденет синюю каску, и поймал себя на том, что ищет глазами именно каску, а не мистера Шарпа, которого — он только сейчас это осознал — не сумел бы даже описать в полицейском участке. На ходу он не мог отделаться все от того же мерзкого чувства, которое росло у него внутри, словно живая тварь, ворочалось и кусалось. Его неотступно окружали толпы людей: они кишели на тротуаре, у автобусных остановок, на пандусах; черные, белые и желтые, мужчины и женщины, которые везли сумки на колесиках или несли ящики с инструментами; молодые мамаши толкали перед собой коляски или тащили младенцев на руках. Дети постарше носились вокруг родителей, визжали и орали. Прохожие жевали гамбургеры, доставая их из пластиковых коробок, или хрустели чипсами, шурша фольгой; кто шел с бумажными мешками, кто со свертками; старые и молодые, толстые и тонкие, рослые и приземистые, невзрачные и разодетые; у него закружилась голова, словно алкоголь и душный воздух начали расплавлять его организм, словно боль изнутри выкручивала его, как мокрое полотенце, сжимала и стискивала. Он шел, спотыкаясь, толкая прохожих, и только высматривал синюю каску. У него возникло ощущение, что он вот-вот расплавится совсем, перестанет быть собой, растворится в осаде чужих лиц. Он прижался к тротуару, убедился, что поблизости нет автобуса, и шагнул на разметку автобусной полосы, чтобы повернуть назад, туда, откуда пришел, скрыться от толпы; спотыкаясь и покачиваясь, он возвращался к скверу. Время от времени он оглядывался через плечо, но сзади так и не было ни одного автобуса, который мог бы въехать на свою полосу и запросто его задавить; в его сторону неслись только машины, которые, ревя двигателями, срывались с перекрестка, когда зажигался зеленый свет. До Граута донесся кашель и хрип мотоцикла. Он не остановился, он шел обратно в сквер в надежде, что мистер Шарп уже туда вернулся. Где-то здесь повсюду раньше были выбоины, которые он заделывал своими руками.

Его оглушал рев моторов. Грауту все было нипочем. И хрипящий мотоцикл, и ревущий дизель. На какой-то миг он от головокружения совсем потерял ориентировку, впал в смятение и безошибочно понял, что бывал здесь и раньше, все это уже видел. Подняв глаза к небу, он споткнулся, однако голова прояснилась, и он не угодил под колеса транспорта, хотя был к этому близок. Вдруг раздался страшный грохот, как будто машина врезалась в какую-то преграду, но, скорее всего это был просто грохот пустого грузовика или самосвала, который, не сбросив газ, наехал на бугор ограничения скорости или попал колесом в выбоину. Граут медленно обернулся с каким-то странным ощущением, чтобы посмотреть, не была ли это часом одна из тех выбоин, что заделывал Дэн Эштон со своими подручными. Он готов был заложиться, что так оно и есть.

На тротуаре завизжала какая-то женщина.

Он снова поднял глаза к голубому-голубому небу и увидел, как из этой голубизны выплывает какой-то округлый предмет, несущий на себе яркие отблески небосвода.

Крутящийся цилиндр.

Мимо пронесся мотоцикл, за ним грузовик. Граут замер как вкопанный, думая только об одном: моя каска... моя каска...

Слетевшая с грузовика алюминиевая бочка с пивом опустилась прямо ему на голову.