Мне трудно понять ее проблемы, потому что как бы мне было неприятно, я быстро забуду о том, что случилось. Для меня, как для мужчины, участие в тройничке ничем плохим не закончится. Было и было, очко в мою пользу, а вот Мила. Для нее все по-другому и мне это понять очень сложно.

— Мил, — я сажусь рядом с ней и приобнимаю за плечи, стараясь не сделать хуже. — Все будет в порядке. Скандал скоро забудется.

— Нет, — она упрямо мотает головой. — Все только начинается, Давид, ты не видишь? — она вдруг поднимает голову, и я вижу ее заплаканные глаза. — Они роются в нашем грязном белье. Копаются в нем все сильнее и сильнее, понимаешь? Смакуют подробности. Я хочу забыть, а мне напоминают.

— Мы больше не будем разговаривать с прессой.

Эта идея пришла мне сразу, как я поняла замысел журналистов. Ни одного интервью не хватит, чтобы все всё забыли. Мы будем говорить, нам в ответ задавать провокационные вопросы. Пока мы будем на виду, все станут говорить, обсуждать.

— Не будем. И жить вместе нам нет смысла. Ты же видишь, что это не работает?

Она вытирает слезы с заплаканного лица, убирает пряди волос, упавшие наперед и все так же смотрит на меня. Я понимаю, о чем она говорит и знаю, что наш брак никак не успокоит журналистов. Я предлагал ей замужество по другой причине, пусть она об этом и не знает. Впервые за долгое время мне хочется обычную семью. Нормальную. Чтобы мой ребенок рос в полноценной семье, чтобы у Глеба была мать, которая бросила его уже давно.

Мила как-то резко прекращает плакать. Я не знаю, что с ней случается, но она неуклюже поднимается на ноги и идет внутрь дома. Я же растираю руками лицо и пытаюсь понять, что мне делать дальше. Все так запутанно и непонятно, что я не понимаю как быть дальше. Давить на Милу не хочу. Пусть она побудет наедине с собой, успокоиться, примет душ. За это время я приготовлю ужин.

Я занимался этим все время, что Глеб был ребенком: учился готовить завтраки, обеды и ужины. Нет, первое время, конечно, заказывал все в кафе, но со временем научился, решив, что ресторанная еда не сможет заменить домашнюю. Так и сейчас. Вместо того, чтобы что-то заказать в ресторане, я готовлю сам. На это уходит примерно два часа, но это ничто по сравнению с тем, что я успокаиваюсь и даже готов к разговору с Милой. Готов поговорить с ней, обсудить возможность дальнейшей семейной жизни. Я не хочу развод, к тому же сейчас он нам и не нужен.

Глеба и Марины еще нет, поэтому я пишу сыну смс и спрашиваю, где они. Он отвечает, что будут совсем скоро, и я поднимаюсь к Миле. Вопреки моим представлениям о том, что она уже на пути сборов вещей, это не так. Мила спокойно сидит на кровати, поджав под себя ноги. Едва я захожу в комнату, она поворачивает ко мне голову.

— Ужин готов, — сообщаю ей.

— Прости, нужно было мне, — она виновато улыбается.

— Нет, не нужно, мне не сложно.

Она лишь кивает.

— Марина и Глеб скоро будут дома. Поужинаем вместе?

Я не мастер говорить, но понимаю, что хочу быть рядом с этой женщиной. Пусть это не навсегда, но нам неплохо бы просто попробовать.

— Я так запуталась, — вдруг признается Мила. — Все вышло из-под моего контроля. Я даже не знаю, что происходит с моей компанией, потому что все эти дни была занята тем, что думала о журналистах. Я понятия не имею, как там обстоят дела.

— Завтра поедем, если хочешь. Я же обещал инвестировать, помнишь?

— Помню, — киваю. — Ты все еще хочешь это сделать?

— Конечно. Я нахожу ваше предложение довольно выгодным для своего бизнеса.

— Или просто хочешь поддержать меня.

Она невесело улыбается, а я почему-то осознаю, что не с того начал. Я позвал женщину замуж без прелюдий. Я плохо знаю, что ей нравится, какие блюда она любит, какие фильмы смотрит. Все, что мне известно — она самодостаточная сильная женщина, у которой есть свой бизнес и которая точно не будет клевать мозг по пустякам, а если ее что-то не устроит — соберет вещи и уйдет. Она та, кого я искал, но почему-то сейчас мне уже не хочется свободных отношений и секса на стороне. Я хочу узнать ее. Узнать, что она любит и пойти по тропинке традиционных, пусть и скучных отношений.

Последний месяц беременности дается мне особенно тяжко. Я хожу, как утка, перекатываясь из стороны в сторону. Живот очень большой для моих худых ног, поэтому я выгляжу смешно и немного глупо, но это не так важно, ведь я чувствую себя по-настоящему счастливой даже несмотря на то, что журналисты все еще не отстали от нас и время от времени раздувают скандал на ровном месте.

В конце концов, как говорит Давид, однажды они обо всём забудут и перестанут дуть на угасающий огонь. Я согласна с ним, поэтому перестаю обращать внимание на раздражающих личностей и всегда отвечаю строго “никаких комментариев”. К Маришке, вопреки ожиданиям, не лезут, но моя дочь, как оказалось, сильнее меня. Она поддерживает меня и помогает, хотя видно, что иногда она чем-то недовольна. Лезть к ней в душу я не хочу, хотя иногда спрашиваю, в чем дело и почему она расстроена. Делиться Мариша не хочет, а я не настаиваю.

— Ма-а-а-а-ам, я убежала, — кричит Маришка из гостинной, а после ее светловолосая макушка появляется в дверях.

— Тебя Глеб заберет?

На мгновения ее лицо темнеет, она задумывается, но после активно кивает и машет мне рукой. Я не знаю, что происходит между ней и Глебом. Они не ссорятся при нас и общаются вполне приемлемо, но иногда мне кажется, что моя дочь его ненавидит. Или любит. О последнем не хочу даже думать. Не хватает нам одного скандала, как подхватим другой. Об этом не может быть и речи. Я надеюсь, что Глеб и Маришка просто повздорили, что-то не поделили или не сходятся характером.