Широкие дорожки аллей были выложены белой или серой плитками. В зависимости от задумки дизайнера, как я понимаю. Мне то и дело попадались скамейки, фонтаны и фонтанчики. В саду наблюдался перепад высот, соответственно имелись и разного рода лесенки. Серые, белые, серые с белыми перилами, белые с серыми перилами. Увитые плющом, винтовые. Они отличались изысканным разнообразием и чем-то напоминали мне шахматную доску. Вот только кто является фигурами на ней? Или фигурой? И кто держит эти фигуры в своих руках.

То и дело в глубине тенистых аллей парка возникали мраморные колонны, скульптуры, а то и скульптурные композиции.

Сад, несомненно, был стар, как и особняк. И принадлежал не одному поколению этой семьи.

Я носилась по его дорожкам, слушала щебет птиц, смотрела за полетом бабочек самых сногсшибательных расцветок, лежала на его траве, ах, простите, газоне, ловя на нем же кузнечиков. Обследовала каждый куст в этом парке, полазила по деревьям. Нашла старинные водостоки. Полюбовалась быстрой речушкой, стоя на горбатом мостике. Побывала у семейного космодрома рода Зу-Хашах(З-Хшх). Прошлась вдоль высокого каменного забора, ограждающего территорию семьи от остальных.

Одним словом, к ужину я вернулась выгулянная и счастливая.

Что отразилось и на моем аппетите, и на моем сне. Спать я легла сразу же после ужина и проспала до самого утра, без снов и визитеров.

А утром опять были занятия. Танцы, живопись, музыка, этикет, языки и пр., и пр.

И обед в великосветской, чопорной обстановке. Ненавидящий взгляд матери Гианэи и напряженные взгляды остальных.

Впрочем, я не опозорилась. Не допустила ни одной ошибки ни за столом, ни в светской беседе, ни в чем.

Единственное, что меня насторожило, это общая нервозность собравшихся.

После обеда я спросила у своей бонны [2] , глядя ей прямо в глаза:

– Гия, что случилось?

Она прерывисто вздохнула, после чего печально ответила:

– Высший Совет. Они заседают второй день. И для нашей семьи все может закончиться нехорошо.

Она грустно и чуть растерянно улыбнулась.

– Из-за меня? – полуутвердительно-полувопросительно произнесла я.

– Из-за самого поступка моего брата как такового, – чуть слышно произнесла женщина, протягивая руку, чтобы коснуться моей головы.

Я понимала, что она хочет меня погладить по волосам, скорее всего, но голову я привыкла беречь. И с трех лет не разрешала до нее дотрагиваться почти никому, за редким исключением. Так что я аккуратно, чтобы ее не обидеть и как бы между прочим, невзначай, перехватила ее руку и, сжав палец в своей ладони, предложила:

– А хочешь погулять со мной по саду?

Гианэя растерянно замерла, а потом обрадовано кивнула.

И мы отправились в сад, хотя у меня на сегодняшний день были совсем другие планы. Но я прыгала по каменным плиткам, носилась вокруг фонтанов и слушала ее рассказы про каждую скульптуру, каждую дорожку в этом парке. Все в этом имении имело свою историю, свою легенду. И все их мне поведала Гианэя.

От такой результативной прогулки моя голова снова распухла. И я решила, что завтра я точно выползу за пределы территории семьи Зу-Хашах. Если, конечно, жизнь не внесет свои коррективы.

– То, что он посмел привезти сюда катанианку – плохо, очень плохо, – задумчиво вертя в руках бокал, с темно-вишневой, почти черной жидкостью, хмуро произнес Дрей.

– Преступно! – запальчиво произнес его собеседник густым басом.

Широкоплечий, крепкий шатен с иссиня-черными корнями волос, сидящий в кресле напротив рыжеволосого аристократа, в ярости сжал крупные руки в кулаки, предварительно осторожно поставив бокал с янтарной жидкостью на старинный журнальный столик ручной работы.

– Несомненно. – Дрей чуть наклонил голову, в знак согласия.

И пригубив темную жидкость из своего бокала, не торопясь продолжил:

– Но что еще хуже, так это проснувшаяся гордыня старшей женщины рода.

– Поясни, – из темноты зала в круг, освещенный парящим над столом изящным светильником, выступило еще одно действующее лицо.

Его иссиня-черные волосы плавно переходили белоснежные и были аккуратно зачесаны назад, а в бирюзовых глазах светился неподдельный интерес, одновременно с плохо скрываемой злостью. Он отхлебнул из высокого бокала изумрудную жидкость и опустился в соседнее с шатеном кресло.

Конец ознакомительного фрагмента.