– А вы тоже можете превращаться? – воскликнула Стейси. – Как я? В собак?

– Нет, – улыбнулась я. – Моя семья может превращаться в пантер, а семья Фрэнка...

Я оглянулась на него, не зная, можно ли говорить девочке про гаргулий. Но отозвался Роб.

– Давай-ка я тебя кое-что покажу, – предложил он. – Не испугаешься?

– Нет, – Стейси помотала головой. – Я уже поняла, что вы все тут необычные. Так что не испугаюсь.

Но маленькая ручка всё же скользнула в мою ладонь. Легонько сжав её, я тоже с любопытством уставилась на Роба – для меня подобное зрелище всё ещё было чем-то волшебным.

Выйдя в центр комнаты, Роб улыбнулся девочке и раскрыл огромные крылья, которые заняли почти всю комнату. Преображение прошло мгновенно и, вообще-то, если не считать крыльев, изменения в глаза не бросались. Лишь присмотревшись внимательнее, я увидела, что черты лица слегка заострились, ногти на руках превратились в длинные когти, а уши увеличились и тоже заострились, что не было для меня сюрпризом. Но новые уши Роба вовсе не были такими фантастически прекрасными, как у Фрэнка. Ну, ладно, фантастическими они всё же были. Но прекрасными уши были только у Фрэнка, и больше ни у кого.

– Какие смешные у тебя ноги! – захихикала Стейси.

Опустив глаза, я поняла, что она имела в виду. Босые ноги Роба изменились заметнее рук. Кроме удлинившихся ногтей, превратившихся в черные когти, вытянулись и сами пальцы, причём большой был противопоставлен остальным.

– Они у тебя как руки! – восхитилась девочка.

– В принципе – да. При желании я могу ими брать что-то не хуже, чем руками. Очень полезная особенность.

– Именно с их помощью нам и удалось нести одновременно по два твоих родственника, – пояснил мне Дэн.

Я только сейчас заметила, что и он, и Фрэнк тоже были босиком. Когда Фрэнк обратится в следующий раз, я обязательно рассмотрю эти невероятные ноги поподробнее. А то Роб уже успел принять свой прежний облик.

– Так ты превращаешься в пантеру? – послышался голос Эбби.

Ой! Про неё-то я и забыла! Наверное, бедняга ошарашена подобным открытием. Зря я вот так, без подготовки...

– Да, – чуть застенчиво улыбнулся ей дядя Ричард.

– В чёрную пантеру? – уточнила Эбби чуть мечтательно. Похоже, я напрасно переживала, не могут половинки чем-то друг друга испугать.

– Нет, в темно-каштановую, – поправил Ричард и коснулся своих волос. – Чёрный у нас Гейб.

– Вы становитесь такого же цвета, как и ваши волосы? – заинтересовался Дэн.

– Да. И цвет глаз остаётся своим. И, кстати, сам глаз остаётся человеческим, с круглым зрачком. Нам не нужен сужающийся кошачий зрачок, у нас и так есть ночное зрение, даже в человеческом облике.

– Значит, ты станешь золотистой кошечкой, – промурлыкал Фрэнк мне на ухо.

– Скорее – жёлтой, – хмыкнула я.

– А у меня никакого «ночного зрения» не появляется. Наоборот, краски пропадают. Я становлюсь самой обыкновенной собакой. Ничего необычного.

– Ты считаешь, что оборачиваясь практически с рождения, остаёшься обычной? – покачал головой Дуглас. – Ты – маленькое чудо, поверь. Ничего подобного мы никогда не встречали.

– Значит, говоришь, директор сам тебя сюда отправил? – спросил Дэн. Похоже, эта мысль не давала ему покоя.

– Да. Мама мне всегда говорила, что никто-никто не должен знать, что я такая особенная. Она часто возила меня куда-нибудь в безлюдное место, чтобы я могла там превратиться и побегать, но там, где меня могли увидеть, этого делать было нельзя. Поэтому в приюте я не превращалась, знала, что опасно. А потом заболела. Простыла. И ночью мне стало очень-очень холодно, меня всю трясло, а одеяло было тонкое, я не могла согреться. И я подумала, что если я превращусь ночью, то никто не узнает, я же лежала в изоляторе, одна. А я смогу согреться. Я не знала, что там установлена видеокамера, а директор станет просматривать запись. Я до сих пор не знаю, зачем он смотрел её, но он увидел, как я превращаюсь. А вскоре пришли люди, мужчина и женщина, и директор сказал всем, что это мои дальние родственники, и они меня нашли и хотят усыновить. Я обрадовалась – мне надоело жить в приюте, я хотела в семью...

– Но как ты узнала, что тебя именно директор отдал? – спросила я. – Может, эти люди его обманули? Знаешь, и меня, и мою родственницу Гвенни тоже похитили прямо из школы. Меня – якобы агенты ФБР увезли на допрос, как свидетельницу преступления. А за Гвенни приехали на «Скорой», и забрали «в карантин», поскольку она была якобы носительницей «страшного вируса». И нас отдавали, веря этим людям.

– Может быть, ваших учителей и обманывали, а мой директор сам меня отдал. А спектакль с нашедшимися родственниками был для остальных воспитателей, чтобы шум не подняли.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Фрэнк. – Они сами тебе сказали?

– Нет. Со мной они не говорили. Ну, сначала посюсюкали в кабинете директора, где нас познакомили, говорили, как рады, что меня нашли, что мне у них понравится, и много всего ещё. Куклу подарили. Красивую. Мягкую такую. Я, правда, поверила...

– А когда же ты поняла, что это ложь? – спросил Роб.

– Когда мы уже сидели в машине, директор подошёл, отдал им диск и сказал: «Здесь всё записано. Делайте с этим чудовищем что хотите». Я не сразу поняла, о чём он, а потом мне вдруг сделали укол, и я уснула, а проснулась уже в комнате с решётками, а врачи стали меня изучать. Сначала я пыталась скрыть, что умею, но мне показали видеозапись, ту, из изолятора, и я поняла, что нет смысла отпираться. Они говорили, что я удивительная, и они хотят меня получше узнать. И помочь мне. И я им верила. Пока не услышала про пе-ре-па-ри-ро-ва-ние. И тогда поняла, что никто вовсе не хотел мне помогать, а меня хотят разрезать, как лягушку. В приюте Линси, она уже большая, ей уже четырнадцать лет, рассказывала, как они на уроке биологии резали лягушку, чтобы посмотреть, что у неё внутри. Она тоже говорила это слово – пе-ре-па-ри-ро-вать. И я поняла, что для этих людей я такая же лягушка.