Поколение миллениалов и зумеров, многие из которых не могут найти себя в период увядания так и не распустившейся во всей своей красе свободы. Они не способны отыскать даже волю к жизни (что уж говорить о поиске прекрасного в самой жизни?). Век одиночества, век безразличия.
Выбор всегда имеет цену – цену упущенного. Но возможно ли найти себя в терзаниях, осознавая неполноценность прожитого и грядущего?
Книга содержит нецензурную брань.
часть 1
по вечернему городу бежал молодой человек. на вид ему было не больше 22. мысли о предстоящей встрече не давали покоя, вторгаясь в сознание и вырывая из настоящего. волосы были растрепанны не смотря на то, что он тщательно их причесал перед выходом. на нем были старые заношенные черные джинсы, слегка побелевшие от многолетних стирок, но все еще сидящие на нем лучше любых иных – новых или старых. джинсовая куртка колыхалась на бегу, словно плащ. он опаздывал. не сильно, но опаздывал, а этого совсем не хотелось. не хотелось быть не пунктуальным. он не был из тех людей, кто мог позволить себе опаздывать, а среди тех, кто может, лишь единицам это идет вследствие их шарма и обаяния. юноша, совсем недавно вкусивший столь немногочисленные радости жизни, одной из которых была девушка, к которой он стремился, не сбавлял бег ни на минуту, иногда задевая прохожих, отталкивая их, как неумелый пловец старается избавиться от воды, в которую его бросили. ее пленительное тело манило, ждало его в конце улицы. теперь он шел пешком, восстанавливал дыхание, чтобы не показаться суетным. одышка явно была ни к месту.
возле подъезда он достал дрожащими то ли он бега, то ли от нервов руками новую пачку сигарет. несколько выкинул в урну. он не курил, и ему казалось, что выкинув несколько, будет казаться курильщиком, якобы это придаст ему не то зрелости, не то бунтарства. может, таким образом он пытался обмануть себя.
не выкурив и половины сигареты, он щелкнул пальцами, и окурок пролетел мимо урны. он подошел к двери подъезда, взглянул на окурок, поднял его и выкинул куда положено. на входе в квартиру его встретил один из сожителей Даши. в коммунальной квартире, находившейся в центре, она снимала комнату, в которой жила одна. с соседями Максим был знаком, но не провел с ними в сумме больше получаса за разговорами не смотря на то, что видел их каждый раз. этот визит был четвертым.
– опять ты, – сказал уже знакомый Максиму человек, который выглядел лет на пять старше. – Даша! – крикнул он внутрь квартиры, откуда доносилась тишина, – к тебе.
Максим – по природе свой невротик больше иных – сразу направился в дальнюю из шести комнат, стараясь привлечь к себе меньше внимания, будто он совершал противоправное, но не сильно осуждаемое в обществе деяние. он закрыл дверь. на стене у нее висели гирлянда прямо над столом, где она рисовала. там находились новые работы, еще не законченные, но начатые давно. видимо, с последнего визита, который был неделю назад, она так и не притрагивалась к кистям, краскам и незавершенным, но с таким усердием и рвением начатым творениям искусства. нет ничего проще начать творить. страх чистого листа, в котором обвиняют многих писателей не более, чем выдумка. это поймет каждый, познакомившись ближе хоть с одним из причисляемых самих себя к роду творцов. на деле же настоящие преграды встречаются лишь после некоего рубежа, как неминуемо наступает кризис в отношениях горячо влюбленной, с замутненным сознанием, томящих свои тела в объятиях друг друга новой паре. он протянул Даше руку. она нехотя, как он подумал, протянула свою. на деле же она весь день плакала и была уже без сил. новый период апатии, непременно наступающий в середине эпизода депрессии, снова валил ее с ног. но Максиму было не за чем ее спрашивать. он и так все знал. все видел и чувствовал, хоть и не мог подумать о неверности истолкованного им ее поведения, что непременно сопутствует отсутствию опыта в сердечных делах. ему казалось, что все, что от него требуется – удовлетворить ее физические потребности. так что он, не говоря ни слова, начал ее раздевать, целовал длинную шею, так его возбуждающую, одновременно снимал с нее блузку. она не сопротивлялась. ей было практически все равно. где-то в потаённой комнате ее сердца, отлитого из чугуна, как старые батареи, переставшие отапливать ее скромно обставленную комнату, томилось чувство, что может физическое удовольствие сможет перебороть и позволить ей хоть на время ощутить себя живой. но ни он – неопытный в сексе и отношениях – ни она – не смотря на куда больший опыт в физической близости, но с полным непониманием близости духовной – не понимали, что вторая куда важнее, чем введение члена в вагину, ее сокращения, оргазм обоих и сигарета в конце, с прокручиванием фрагментов и уверением друг друга, что все было хорошо, все было так, как они и рассчитывали. так, как их душе было не угодно. редкие проезжающие за окном машины в ночь субботы стали слышны лишь после второй сигареты, когда мысли пришли в относительный порядок, а запах секса испарился в откинутое окно, подгоняемый дымом с ароматами черешни.
– я хочу, чтобы в следующий раз ты меня связал, – сказала первую связную и длинную фразу за вечер Даша.
– связал? – для Максима это было в новинку. самые обычные фетиши, встречающиеся у 4 из 5 человек были им не изучены. в нем появилось ощущение, забытое с детства, предвкушение новой игрушки, обещанной, но не купленной.
– да, у меня есть наручники.
что-то внутри Максима слегка кольнуло – то была юношеская безосновательная ревность от неуверенности в себе и непринятии партнера с его прошлым, пусть даже оно и не рассказано. лишь со временем ему придет осознание, что эти истории, из прошлого, совершенно ничего не значат. то были другие люди, другие места и другие времена. другие обстоятельства. он и сам был другим. но сейчас, еще неопытный, неуверенный в себе, а от того ревнивый, он всячески старался скрыть приливавшую к его лицу кровь. лицо медленно багровело, вена с правой стороны шеи вздулась так, что если бы Даша лежала не слева, а с другой стороны, непременно бы ее увидела, ведь ее голова лежала на груди Максима последние пару минут, еще до начала разговора про наручники.
– что-то не так? – спросила она.
вопрос был неуместным, она это прекрасно понимала, но не могла не удержаться в силу женской любви к колкостям, которые они могут позволить себе отпустить при новых мужчинах, которые появляются в их жизни. это своего рода проверка на выдержку, проверка исключительно для одной единственной цели, преследуемой большинством – возможность терпеть капризы периода менструации и беременности. мало кто из девушек отдает себе в этом отчет, но абсолютно все пытаются проверить партнеров в этом. но сейчас, задавая этот вопрос, Даша не знала о ее сути, о первобытных инстинктах, зарождающихся в ее разуме помимо ее воли. ей была интересна реакция лишь по одной простой причине – узнать насколько он заврался самому себе в тщетных попытках доказать, что куда опытнее, чем есть на самом деле. она повторила вопрос и провела своим острым ноготком левой руки по солнечному сплетению и ниже, остановив его на правой стороне выделявшейся части тазобедренной кости Максима, которая ей так нравилась.
– я думал использовать ремень, – соврал он без колебаний в голосе, но ответил столь четко и моментально после вопроса, что не сам тон его голоса, не содержание, а только подача подтвердила мысли Даши о его вранье. она слегка улыбнулась. улыбнулась ровно настолько, чтобы ее прелестная кожа на лице, цвета полной луны, не потревожила Максима. ведь каждый чувствует, когда второй улыбается в моменты физической близости.
– в следующий раз решим, а теперь давай спать.
они так и уснули, не одевшись. дверь, никогда не закрываемая на ключ, была и в этот раз не закрыта. Максим ночью проснулся, оделся и вышел в ближайший магазин. он купил пиво и пачку сигарет, оставив предыдущую в комнате, из которой тихо выкрался на пятнадцать минут. что-то непреодолимое тянуло его на улицу. в магазине возле дома, в котором круглосуточно продавали алкоголь не смотря на запрет, он попросил пачку легких сигарет любимой марки его давней подруги, которая всегда их курила. когда их не оказалось, он взял другие, но крепкие. на удивление сотрудника магазина, он ничего не ответил. хотелось скорее утолить жажду, которая мучала его с самого вечера. после секса всегда сохнет во рту, а он еще так и не приучил себя ставить рядом стакан воды. не привычный к алкоголю, он захмелел к середине бутылки. ноги требовали отправиться дальше, но голова начинала идти кругом, так что он заставил себя вернуться и поставил бутылку возле не законченной картины, на которой были изображены с танце разноцветные девушки, являющиеся воплощениями эмоций. в квартиру он попал ключом, взяв его со стола Даши перед выходом. наутро она не удивилась, увидев на половину пустую бутылку пива на столе. она лишь подумала, что он сделал это специально, для того, чтобы выдать себя за утолителя сиюминутных страстей. Максим же ни о чем таком не думал, он просто захотел пиво посреди ночи. утром он наспех оделся и, не позавтракав (ему не предлагали, а он не смел просить), вышел. Даша закрыла за ним дверь и села на табурет возле на подоконник на кухне, закурив сигарету.
– он знает? – спросила Алиса.
– что? – будто не понимая спросила Даша.
– выглядишь уставшей. – Алиса сразу поняла, что эту тему продолжать не стоит, ведь смена разговора от собеседницы давала ясно понять, что эта тема исчерпана. будучи от природа наделенной чуткостью и умением расположить к себе других, Алиса всегда пользовалась первым и никогда не злоупотребляла вторым. – вы так и не ложились?
– ложились, но состояние паршивое. как катком по мне проехали.
– Максим? – удивленно, почти вскричала Алиса. – а с виду не скажешь.
– если бы, – усмехнулась Даша, – я ж таблетки пить перестала, настроение скачет. вчера даже ебаться не хотелось, а он и слова не сказал, сразу начал целовать и раздевать.
– и ты поддалась, – закончила за нее та, кого единственной из всех Даша могла назвать подругой. они жили в соседних комнатах уже полгода, но общаться начали спустя лишь два месяца, после переезда Алисы с другой квартиры.
она жила в провинциальном городе, ни в центре, ни на окраинах. она жила обычной жизнью, отягощенной выбором еды в магазинах, ссорах с одноклассниками и сверстниками в дворе, от которых она отдалилась со временем. когда ей исполнилось 18, она сразу уехала от родителей в связи с вечными ссорами, конфликтами. в тот же год, спустя пару недель после прибытия в Петербург, она познакомилась с парнем в баре и в ту же ночь с ним переспала. это был ее первый раз, физически она не почувствовала практически ничего, но то, то родилось внутри, разгоралось с неимоверной силой, и ни что в мире не способно было потушить тот пожар, разгоравшийся при мыслях о том, о чем было не принято говорить в стране запретов и всеобщего молчания – о сексе. она его полюбила. так отчаянно желала изо дня в день, что не могла перенести разлуки с каждым встречным, встречавшимся с ней в баре. она никогда ничего не заказывала, ведь всегда были те, кто приходят в подобные места исключительно ради съема девушки на ночь. она никогда не скрывала своих намерений и часто сама первой предлагала отправиться к ней или к новому спутнику. ни капли стыда в ней не было. ведь нет ничего аморального в утолении жажды тела, в утолении жажды души в близости, которую дарила ей лишь близость физическая. ей нравилось все: когда ее били, когда ее гладили, когда ее брали грубо, а когда нежно. ей нравились часовые акты с перерывами на перекур и краткие, но самые яркие от накала эмоций всплески следующие после пары минут уединения в ее комнате. нравилось когда душили, нравилось, когда смотрели ей в глаза. она терпеть не могла однотипности. она была жадной, жадной до всего. жадной настолько, насколько таким может быть лишь самый одинокий в мире человек, пытающийся скрыть настоящие чувства за клеймом несправедливо навешанным общественностью. благо времена не те, что раньше. многие смотрят на это лишь как на данность, так ей казалось. при малейшем сближении каждый из парней норовил узнать о ней больше, что сразу прерывало контакт со столь очаровательной и мало кому по истине известной девушкой, прибывшей в город надежд ради обретения счастья, к которому стремиться каждый человек. для нее этим счастьем стало удовлетворение физических потребностей. она никогда этого не стыдилась и открыто обо всем рассказывала Алисе, сразу, как они сблизились. та не отвечала взаимностью, но принимала ее безоговорочно, как и полагается друзьям. десятки, даже сотни часов, проведенные в разговорах один на один выковывали новые звенья на цепи, сковывающей их дружбу, которая не закончится никогда. но только появился Максим, как она ощутила в груди неприязнь к сексу. неприязнь к тому, что он неопытен, что она вынуждена порой сдерживаться. но даже это было не все. раньше она получала удовольствие от непостоянности, от новизны. каждый новый мужчина дарил ей что-то новое, чему-то учил. порой она была вынуждена терпеть унижения, что в глубине души ей нравилось, как и всякой девушке в руках властного и самоутверждающегося мужчины. но не от силы его, а собственной, ведь это не он берет ее так, как хочет, а она ему это позволяет. порой она брала инициативу в свои руки, когда набралась достаточно опыта, переворачивала мужчину на спину, лицом к себе, и не позволяла ему больше иметь влияние над собой. ей нравилась смена людей, эмоций. но Максим каждый раз, после первого раза становился все лучше, будто учась на собственных ошибках. он будто искал и нашел то, что ей нравилось всегда, но она не смела себе в этом признаться. его постоянство в совершенствовании доводило ее до исступления. ей нравилось выжимать все соки из еще не опытных парней. «да, мне тоже нравится, когда парень кончает быстро, но если это происходит не всегда» – ответила как-то ей Алиса. они обе понимали, что это возможно исключительно по двум причинам: неопытность и столь сильный накал, что сдержаться порой невыносимо, так как обе обладали точеными фигурами – гладкая кожа, упругая грудь, бедра, всегда обтянутые намеренно узкими джинсами и ремни специально туго затянутые вокруг пояса, чтобы подчеркнуть тонкую талию – и даже в случае первого, обе предпочитали тешить себя излишней сексуальностью. впрочем, так и было. но в какой-то момент ей стала нравится однотипность и предсказуемость, с которой Максим льнул к ее телу. казалось, будто он следует написанному сценарию как неумелый, но подающий надежды актер в театре, не в кино. но как только он стал совершенствоваться, что случилось с третьего раза, она почувствовала легкий укол в середине груди, но не в сердце. он будто готовился, будто старался понравиться ей, хотя оба знали, что уже, но не произносили этого вслух. все встречи происходили в полной тишине, за исключением первой и четвертой – после которой Алиса выслушивала свою соседку по квартире.