А что будет, когда я рожу? Денег понадобится втрое больше, а времени совершенно не будет. Да и ребенка куда девать? Выходит, права врачиха: как ни крути, а аборт действительно единственный выход. Но тошно-то как. Да и…ребенок же…маленький… Кладу руку на живот, тяжело вздохнув. Он же уже там…живет, растет. И вот так взять и убить, потому что мамаша у него никому не нужная дура?

Глаза щиплет, и я зажмуриваюсь крепко-крепко, загоняя поглубже ненужные слезы. Поговорить бы сейчас с кем-нибудь. Услышать простой человеческий голос. Почувствовать себя нужной хоть кому-то, но нет у меня никого. Только Леська.

Вспомнив о подруге, воодушевляюсь. Леська мудрая, посоветует что-нибудь обязательно. Дрожащими руками одергиваю пиджак, выуживаю из кармана брюк мобильный телефон и набираю номер.

— Лесь, я беременна, — с ходу заявляю я, едва в динамике звучит бархатистое «алло».

В трубке — тишина. Я мельком гляжу на дисплей — не разъединилось ли. Нет, связь в порядке.

— Лесь? — зову осторожно, переживая, не хватил ли там подругу инфаркт.

— Паша в курсе? — резкий вопрос заставляет поморщиться.

Паша…Вот уж кому знать не положено. Родительницы с лихвой хватит. А в том, что она уже в курсе — я даже не сомневаюсь.

— Я сама только узнала, — спускаюсь с крыльца двухэтажного здания университетской поликлиники. — Плохо мне стало на лекции. Богдановна отправила в медпункт, а там отравление заподозрили. А оно и не отравление вовсе. На аборт вот направили.

— А ты что? — продолжает сыпать вопросами подруга.

— А я вот обратно на лекции иду. Через полчаса семинар по внутренней медицине. Доклад читать, — вздыхаю тяжело. Не люблю я эти семинары с докладами, гораздо интереснее руками работать, а не из пустого в порожнее переливать.

— У Корзина?

Нет, определенно с подругой разговора сегодня не выйдет. Допрос какой-то, ей-богу.

— У Василича, ага, — соглашаюсь, петляя между учебными корпусами. Терпкий еловый аромат щекочет ноздри, вызывая приступ тошноты. Достаю платок, зажимаю нос. Тошнота застревает противным комком в горле, но позволяет дышать. Ускоряю шаг, сворачиваю к главному корпусу. Идти на семинар совершенно не хочется — бессмысленное это занятие. Но Корзин приглашенную звезду обещал, светило хирургии. И доклад как раз по профилю «звезды». — Он сегодня нам светило обещал. Надо сходить.

— Да ну их, этих светил, — отмахивается Леська. — Тебе сейчас покой нужен, так что слушай сюда. Профессора я беру на себя, а ты немедленно мчишь к нам! Я приеду часа через полтора, и мы все решим: куда идти, кому звонить и что делать. Поняла?

— Угу, — только и остается что согласиться. С Леськой попробуй поспорить — на ноги весь город поставит, а своего добьется. И как это у нее удается — загадка.

— И не вздумай без меня что-то предпринимать! Все, отбой! — командует подруга и отключается.

А я смотрю на потухший дисплей с усмешкой. Резвая Леська, однако.

— Профессора я беру на себя, — передразниваю суровый тон подруги.

Хотела бы я посмотреть, как та будет отмазывать меня у профессора. Леська без проблем могла заболтать любого. И я до сих пор не могу взять в толк, что Леся, будучи успешным адвокатом, забыла в медицинском университете. А она и не признается, отделываясь лаконичным: «это личное».

Звонок телефона застает врасплох. Гляжу на дисплей, уже предчувствуя неладное. Так и есть — родительница звонит.

— Да, мам, — выдыхаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Ты где? — жестко в ответ. По телу пробегает нервная дрожь. Всегда так, стоит ей вломиться в мое мирное существование.

— В универе, мама, где же еще, — вздохнув, отвечаю. У главного входа прислоняюсь плечом к белой колонне и смотрю в синее небо. Рыжее солнце нещадно палит, словно календарь уже давно перевалил экватор лета, хотя только май вот-вот вступит в свои права. — У меня лекция…

— А почему ты до сих пор не в клинике? — похоже, изумление у матери неподдельное. Надо же. У нее так редко проявляются хоть какие-то эмоции, напоминающие, что она все же человек, а не холодная бездушная машина, каким-то странным стечением обстоятельств названная моей матерью.

— А что мне там делать? — изображаю из себя саму невинность. Если она шпионит за мной (а она шпионит, тут уж никаких сомнений), то пусть сама и признается. А от меня ей откровений не дождаться. Ни слез, ни истерик, ни тупого послушания. Устала. Хотя страшно до жути. Если она захочет — сожрет меня и не подавится. И всех, кто окажется в опасной близости.

— Не дерзи мне!

— Да что ты, мамочка, даже не думала. Как можно? — вздыхаю, пропуская мимо ушей ругательства матери. Пусть получит удовольствие, мне не жалко. Расстегиваю верхнюю пуговку блузки. От жары все плывет перед глазами и душно, сил никаких.