Казалось бы, после встречи с волшебником в ночь полнолуния жизнь должна превратиться в сказку. Но у Владимира она сразу пошла наперекосяк. Исполнения желаний ждать не приходится, чудеса вроде происходят, но какие-то бессмысленные, и первая смерть — ни разу не сказочная, а самая настоящая. Вот уже возникают подозрения у полиции и, что куда страшнее, — у собственной жены! Обычному парню, не склонному к мистике, сложно поверить, что его предназначение — спасти какой-то неведомый мир, как заверяют очаровательные колдуньи и грозные чародеи. Еще не разобравшись, дар это или проклятие, кем он выбран — Светом или Тьмой, — Владимир понимает: остаться в стороне уже не получится.
Содержит нецензурную брань.
Моей любимой Женечке посвящается.
Без тебя эта история никогда не была бы написана.
Хочу выразить признательность Ивану Татаринову.
Ваня, ты тот двигатель, что толкает меня вперед. Спасибо.
Бездна бездну призывает…
Пс. 41:8
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Смущение
ГЛАВА 1,
наша история начинается и наполняется всяческими непонятностями
«Быть или не быть…»
В очередной раз мне предстояло принять участие в игрищах, что так развлекали Гамлета миллион лет назад. Только, в отличие от него, мое положение не так критично: банальное, скучное повышение, только что предложенное мне на затянувшемся совещании – это тебе не престол Датского королевства. Потому-то я мог спокойно расслабиться и отложить принятие решения на более удобное время, нежели одиннадцатый час ночи, да еще в вагоне метро.
Именно так я и сделал. Отгородившись от грохота поезда затычками наушников, я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, отдаваясь магии мелодии и волшебству голосов.
«Не проскочить бы свою станцию», – подумал я, растворяясь в вокале Adele.
Впрочем, об этом я беспокоился зря: этой ночью проспать остановку (грешен, такое иногда случается) была не судьба.
Пролетали минуты, сменялись станции, в плеере один за другим менялись треки, и вот в какой-то момент, колдуя и завораживая, для меня запела Anastacia. Сексуальная хрипотца ее голоса каждый раз будоражила и, цепляясь за что-то в моей душе, заставляла подпевать неизвестные слова на малознакомом языке. Не прошло и пары секунд, а я уже представлял и даже слышал, как сплетались наши голоса, как…
Сильнейший толчок в бок в мгновение разрушил возникшие чары. Что-то твердое и объемное, воткнувшись мне аккурат под ребро, беспрерывно подталкивая, пыталось меня сдвинуть.
Я тут же открыл глаза – и едва сдержался, чтобы не выругаться в голос: одиннадцатый час вечера, вагон метро почти пуст, на лавочке, что напротив, всего два человека, а этот гад, вместо того, чтобы свободно сесть именно там, настойчиво пытался влезть между мной и крупной такой женщиной. Причем он не просто заталкивал свое седалище в небольшое пространство между нами: он сначала поставил сумку, словно отгородившись ею от меня, и в оставшееся совсем крошечное местечко, очевидно с разбега (иначе просто никак), втискивал свое естество, которое я тут же возненавидел. А в той долбаной сумке, судя по объему, звуку и неприятным ощущениям в моем боку, находилось нечто похожее на металлические банки.
В ответ на подобную наглость и бесцеремонность я, естественно, не сдвинулся ни на миллиметр. Что, впрочем, ничуть не смутило банковладельца, и он продолжал елозить, толкаться и настойчиво отвоевывать себе место.
Если бы поползновения на мое пространство продлились еще немного, то, скорее всего, я бы вынул наушники и сказал этому типу все, что о нем думаю, но через пару секунд тычки прекратились и зловредный субъект успокоился: наверное, женщина слева от него не выдержала и сдвинулась.
Я выдохнул, закрыл глаза и попытался расслабиться, что, впрочем, у меня не получилось: адреналин, растекающийся по крови, бурлил и требовал действий – хоть каких-то. Тогда я приоткрыл глаза (чуть-чуть) и начал наблюдать за объектом моей неприязни – не напрямую, конечно, а в стекло напротив.
Объект оказался не молод, далеко за пятьдесят. Лицо помято-кривоватое, худощавое, подернутое седой хлипкой бородкой. Он не только выглядел не комильфо, но еще источал не сильный, но очень ощутимый специфический аромат несвежести. До запаха бомжевания, конечно, было ему далеко, но немытость, нестиранность и укрепляющаяся тухлеца создавали основу амбре, изобилующего разными нераспознаваемыми оттенками.
В любое другое время я бы и секунды не задержался рядом с источником подобных ароматов, но беспардонность, с которою он только что забирался на лавку, сделала свое черное дело: просто так взять и уйти, оставив победу за его наглостью, – этому не бывать. Я слегка пошевелился и сдвинул треклятую сумку в сторону ее хозяина.
В стекле напротив мужик подскочил, замер на пару секунд, а затем начал агрессивно ввинчиваться в лавку. Его губы зашевелились. Похоже, мужичок выражал неудовольствие, до которого мне не было ни малейшего дела. Тем более, в тот момент внутри меня звучал голос Кристины Агилеры, а разменивать подобное чародейство на всхрюкивания дурно пахнущего субъекта как минимум не умно.
За движениями мужичонки вновь последовали толчки в мой многострадальный бок, но, к счастью, это продолжалось недолго: женщина не выдержала и снова отодвинулась.
Увы, время покоя оказалось недолгим. Я только решил, что представление закончилось, как мужичок подскочил, а затем живенько так достал из внутреннего кармана очки и нацепил их на нос. В темном стекле вагонного окна отражающиеся очки выглядели настолько странно, что я решил рассмотреть их вживую.
Повернув голову, я увидел старую, дряблую кожу немолодого лица с пятнами ярко выраженного воспаления: находиться рядом с этим человеком становилось еще неприятнее. Что же касается очков, то их странность оказалась куском несвежего махрящегося бинта, обмотанного вокруг обеих дужек.