Взят Оренбург, пала Казань, дотла сожжен нижегородский Кремль… Кровав и беспощаден жизненный путь Емельяна Пугачева. Этой стезей идет вместе с Пугачевым вся крестьянская Россия. А заодно и его далекий потомок, попавший совершенно не случайно в тело своего великого предка.
Глава 1
Проснулся я внезапно, от громкого треска. Даже не треска, а грохота. В архиерейской спальне нижегородского митрополита было еще темно. Я подскочил на ноги, стал быстро одеваться. Шаровары, портянки, сапоги… Затем поверх нательной рубашки натянул красный бешмет — подарок казанских мастериц. На ремень прицепил саблю, заткнул за пояс два английских пистолета. Грохот продолжался и даже усилился. Нас обстреливают?!?
Почему тогда в окне не видны огни пожаров? Да и казаки конвоя спокойно стоят во дворе, курят трубки… Я вдохнул, выдохнул. Медленно надел на голову агеевскую «шапку Мономаха», бесстрастно вышел из спальни в горницу. Там сидело два охранника — Никитин и младший Творогов. Последний зевал так, что вот — вот челюсть вывихнет.
— И тебя царь — батюшка ледоход разбудил? — Никитин встал, зажег еще одну свечу — Чичас Жана кликну
Ага, вот оно что. Волга вскрылась.
— А кто еще проснулся? — я глядя на Творогова, тоже зевнул
— Да весь дом на ногах уже — Афанасий выглянул в окно, громко свистнул два раза. Казаки начали меняться в караулах.
Пришли Агафья с Жаном, принесли вычищенный от гари красный плащ с соболиной опушкой. Теперь я был полностью готов предстать перед подданными.
— Поехали, Афанасий, посмотрим на ледоход — я кивнул в сторону великой реки — Встретим рассвет на берегу
— Я соберу поснидать с собой — Агафья дернулась в сторону двери, но я покачал головой:
— Вернемся, здесь с генералами поедим.
Вместе с большим конвоем мы выехали с архиерейского подворья. Нижний постепенно просыпался и постепенно оживал после осады Кремля. Горожане шли по своим делам, появились большие группы вольных «аристократов духа» — челкашей, или галахов, как их зовут на Волге. Они приветствовали нас громким криком.
Ближе к берегу, у пристаней и причалов количество челкашей удвоилось. Вся эта голь и босота по весне, к началу ледохода, вылезала из разных щелей, где кое — как перемогала зиму, и скатывалась к Волге — матушке, к ее пристаням и причалам. Великая река кормила всех. Одни сбивались в артели грузчиков, другие подворовывали по мелочам, третьи — попрошайничали; и все были сыты, а главное, пьяны. Как мне рассказали выборные — водки в Нижнем истреблялось видимо — невидимо, поскольку любая работа по выгрузке или погрузке барж оценивалась одной мерой: количеством поставленных ведер спиртного.
Над лабазами и складами возвышался город, белея звонницами, золотясь в лучах восходящего солнца куполами церквей, красуясь двух — и трехэтажными дворянскими и купеческими домами.
Портило идиллическую картину лишь одно — закопчеными, выбитыми зубами полуразрушенных башен над рекой нависала выжженная, черная пасть Кремля. Дорого же он мне дался! Нет, потери в войсках были ничтожны — но то, что нас ждало внутри…
Взрыв Пороховой башни окончательно сломил волю к сопротивлению. Потом, кстати, так и не удалось доподлинно выяснить почему она взорвалась. Свидетели говорили что Ступишин в истерике от того, что часть гарнизона решила сдаться и спасти людей, приказал взорвать её. Это многие слышали. Но вот выполнить этот приказ было и некому и непросто, ибо башню и подступы к ней удерживали беглецы.
Скорее всего сами обороняющиеся совершили роковую ошибку. Ведь в суете боя все возможно. Уронили бочонок пороха, а там или искру подковками каблуков высекли, или масляную лампу уронили следом… В общем так и осталось это в загадках и будущие историки накрутят вокруг этого взрыва массу версий.
Ступишина же закололи сами дворяне, когда потребовали от него прекращения сопротивления. К этому времени реально полыхал жилой город верхней части кремля и масса некомбатантов жалась к стенам на всем протяжении от Коромысловой до Дмитровской башен. Объективно пора было спасать людей. Но губернатор скорее всего полностью сошел с ума. И в ответ на требование делегации дворян выпалил из пистолета в помещика Звенигородского, который говорил от лица собравшихся. Кто именно нанес смертельный удар губернатору я не выяснил. Кололи все, как раз из соображений круговой поруки. Не только у крестьян она практиковалась. Русское дворянство от своей почвы не окончательно еще оторвалось.
Кстати Звенигородский выжил. И присягать мне отказался. Заявил что он от Рюрика свой род ведет и ему невместно казаку присягать. И не он один такой упертый оказался. Большинство пошли в отказ. Это было связано с ожиданием скорого прихода Орлова с гвардией и моей якобы неизбежной гибелью. Тут уж репрессии не помогли бы. Так что я всех отказников пока определил на тяжелые работы по разбору руин крепости.
А Кремль выгорел целиком. После исхода всех его защитников, дома, стены и башни полыхали весь вечер и всю ночь и догорали еще половину следующего дня. Пламя добралось до всех пороховых запасов в башнях и с разной степенью катастрофичности подорвало их. Обильно дымил кремль еще пару дней. И когда я впервые прошел через еще не остывшую Дмитровскую башню я узрел апокалиптический пейзаж. Закопченные русские печи стояли посреди черной выжженной земли. Архангельский и Спасский соборы, да несколько церквушек торчали посреди этого полуразвалившемся руинами.
Список погибших на пожаре составляли неделю. Потому что опознанию поддавалась едва ли не десятая часть трупов. Остальных пламя не пощадило. Вычислили, что из общего числа засевших в крепости погибло от огня, удушья и перестрелки сто семьдесят девять человек. Возглавлял этот печальный список архиепископ Антоний.
Его смерть была поистине мученической. В него прямым попаданием угодил один из последних смоляных снарядов выпущенных капитаном Темневым. Причем по словам очевидцев архиепископа не убило сразу и умирал он страшно.
В народ сразу же запустили слух про то, что дескать архиепископ на ступенях собора призывал на мою голову кару небесную, а Господь стало быть тут же показал на чьей он стороне. Я тут же приказал Шешковскому распространить эту молву как можно шире, что он послушно исполнил.
Православный клир присмирел после пожара и послушно возносил молитвы за здоровье моего императорского величества. Про Екатерину в церквах не упоминали. Боялись.
С нижегородским самоуправлением я договорился к обоюдному удовольствию. Всем погорельцам недворянского сословия выделялись пособия на строительство, но за пределами Кремля. Владельцам разрушенных домов вокруг крепости казна платит компенсацию, но застройку очищенной территории запрещаю. Она остается в ведении городского самоуправления, но может застраиваться только красивыми каменными строениями по городскому плану от 1770 года. Который я с пафосом утвердил поверх росписи Екатерины.