Жиль понимал, что следует вернуться к работе. Однако свадебное платье, над которым он сейчас трудился, никак не удавалось ему, и это приводило молодого дизайнера в угнетенное состояние. Он – художник и не привык работать по принуждению, особенно над чем-нибудь тривиальным, таким, как это одеяние из белого атласа, предназначенное для датской графини, которая выходила замуж за копенгагенского мебельного промышленника. Жиль просто-напросто убивал время, наблюдая шоу: он слишком хорошо знал осеннюю коллекцию Мортесьера, большую часть которой создавал собственноручно.

Однако когда первая манекенщица прошелестела мимо и, подняв глаза, с удивлением посмотрела на Жиля, он постарался убедить себя, что ему просто необходимо здесь находиться и следить за моделями, чтобы их движения соответствовали установленным стандартам. Девушки в последнее время стали удивительно небрежны в своей работе. Жиль заметил, что с особым удовольствием наблюдает за американской моделью Элис. Она была феноменальна. Невероятно, но он чуть было не отказал ей в работе три месяца назад, ссылаясь на то, что она слишком красива для манекенщицы Дома высокой моды. Теперь Элис стала ведущей моделью Мортесьера, а быть может, даже и всего Парижа.

Жиль выудил измятую пачку «Галуаза» из кармана джинсов и достал очередную сигарету. В Элис очень многое оставалось для него тайной. Он не был даже уверен в том, что это ее подлинное имя. Действительно ли она училась музыке в Сорбонне, как говорила? Студентка, которая отказалась от многообещающей карьеры, провалила экзамен первостепенной важности. Он знал только, что она посещала шикарный салон красоты, знаменитый «Александр де Пари»; в этом, по крайней мере, девушка призналась во время собеседования. Странно, мало кто из моделей, ищущих работу, мог позволить себе такие денежные траты.

Он наблюдал, как американка в ярком велюровом пальто цвета лаванды скользит по подиуму, затем – пауза и поворот, при котором полы пальто распахиваются, открывая на обозрение шерстяное платье того же цвета. Из первых рядов в зрительном зале донесся приглушенный одобрительный шепот.

Лиловое велюровое пальто не принадлежало к числу любимых творений Жиля. Он даже собрался вычеркнуть этот номер из зимней коллекции, потому что цвет и фактура ткани казались слишком экстравагантными для богатых дам средних лет, основных покупательниц Мортесьера. Тем не менее, если Элис бралась демонстрировать какую-либо модель, она моментально становилась популярной.

В мире моды существовала непреложная истина: манекенщица не обязана иметь красивую или даже просто миловидную внешность; в сущности, привлекательная модель являлась определенной помехой, умаляющей достоинство одежды, которую демонстрировала. Топ-модель должна была обладать почти мистической способностью должным образом преподнести одежду; скрыв свою индивидуальность, раствориться в замысле дизайнера.

Разумеется, для этого требовались определенные данные: высокая стройная фигура с прямыми плечами и узкими бедрами. Правда, Мортесьер не требовал от моделей бедер тридцати трех дюймов в обхвате – подобной странностью отличался ведущий кутюрье Унгаро. Лучшие манекенщицы имели исключительно длинные ноги, ступни умеренных размеров и сексуальный, идеальной формы бюст, предпочтительно маленький.

– Подумать только, как подает товар эта американка, – раздался приглушенный шепот над ухом Жиля…

Руди Мортесьер, четвертый среди парижских кутюрье после Диора, Сен-Лорана и Живанши, был похож на маленького толстого кролика. Он только что вернулся из ателье, где изготавливалась весенняя коллекция одежды, о чем свидетельствовало множество разноцветных ниток, прилипших к костюму.

– Конечно, в этой американской девушке все не так. – Глаза Руда добродушно сверкнули за толстыми стеклами очков без оправы. – Огненно-рыжие волосы, синие глаза, уф-ф! Как на цирковой афише! – Он всплеснул маленькими белыми ручками, изображая отчаяние. – За исключением того, конечно, что, когда все соединяется вместе, она становится неотразимой.

Жиль слегка отстранился от своего работодателя.

– Это ты хотел, чтобы ее волосы были такого цвета, – напомнил он, – а не я.

Руди бросил на него загадочный взгляд.

– Именно так, именно так! – Он вновь обратил свое внимание на модель, которая медленно поворачивалась на освещенном золотом диске из синтетического стекла, вмонтированном в пол. – Разумеется, в прежние времена мы бы никогда не взяли такую разноцветную сирену. Тогда вкус был более тонким. Кто бы мог поверить, – задумчиво произнес маленький кутюрье, – синие глаза в сочетании с таким невероятным цветом волос? Что-то вроде этой ужасной рок-музыки – она шокирует и будоражит! – Руди невольно коснулся ладонью руки Жиля. – Ого, но посмотри на японцев в первых рядах. Они в восторге и, похоже, готовы купить это лиловое пальто! Черт, но оно чудовищно, Жиль! – неожиданно заметил он. – Цвет лаванды и рыхлый, ужасный велюр. Тебе не стыдно?

Жиль не ответил. Он замышлял свои авангардные модели как вызов здравому смыслу, подобно рок-музыке, ревущей из динамиков демонстрационного зала. Его творчество нужно было не только созерцать, но и пытаться понять.

Конечно, в прежние времена мир высокой моды был совсем иным. Дневное шоу превращалось в целое событие, вызывающее благоговение, без шумихи, свойственной эффектным зрелищам авеню Монтень наших дней. В некоторых старых парижских домах мод в районе рю де ля Пе, где еще были живы традиции Грез, Пату и Шанель, показы проводились в стиле ретро. При полной тишине в зрительном зале, царящей при проходе моделей по подиуму, распорядительница показа, низко склоняясь у кресел важных клиентов, шепотом отвечала на их вопросы. Манекенщицы не позволяли себе ничего лишнего, грациозно скользя по сцене салона, окутанной тишиной, будто в соборе, держа в руках картонную табличку с номером модели для соблюдения установленной последовательности, указанной в глянцевом каталоге.