Что тебе нужно? Коня, полцарства, царскую дочку, ее подруг? Ты по утрам говоришь мне: «Здравствуй» – и начинаешь свою игру. Звонкой свирелью, апрельской трелью, ласковой песней в моем дворце… Добрый палач рядом с плахой дремлет, пес с благодарностью лижет цепь. Старый засов выпускает листья, ров наполняется молоком. Голос твой ангельский, нрав твой лисий, песня, зовущая далеко. Что же ты делаешь, как тревожишь? Ветром врываешься в мой покой. Чем моя стража сильней и строже, тем тебе легче дается кон. Ты позовешь меня – вздрогнет замок, совы сорвутся с высоких крыш. Впору бы волюшку дать слезам, но я проиграю, мне нечем крыть. Я же с ума схожу, как с престола, – платье придерживая рукой. Лестницей льется твоя истома, разве я выдержу бой с такой?

Что ты стоишь? Улыбнись народу, спой на прощанье, седлай коня.

Я за тобой и в огонь, и в воду.

Так забирай, наконец, меня.

Есть много законов, мой мальчик, но в джунглях все сводится к одному. Если ты ничего не значишь – уйдешь во тьму, потому что смысл в том, что имеет смысл, остальное – добыча тьмы.

В джунглях находится Индия, о которой знают только дети и старики, их тела из сандала слажены и крепки, их зубы белы, как бивень царственного слона, Индия проявляется в них сполна.

В джунглях рождаются женщины с сияющей кожей, с волосами черными, как смола. Индия их покоряла, но не смогла. Их руки покрыты мехенди, их сари оранжевы, как закат. Приезжий денди достает объективы из рюкзака, поправляет светлую шляпу, выбирает ракурсы поживей. Фотографии он покажет потом жене, чопорной англичанке, во время чая, примерно в шестом часу. Жена отметит, что Индия в этом, но, однако, не в этом суть.

Если ты спросишь меня, зачем я говорю тебе об одном, я отвечу, что желтые реки имеют дно, и серые реки имеют дно, даже если не разглядеть. Потому что реки тянутся по земле. И что посылает небо, то лес берет, и в сердце джунглей выживший стоит трех оставшихся в остывающих именах. И белый храм стоит на спине слона, и слон всегда идет, и вода течет…

Но я не говорю тебе ни о чем.

На расстоянии любовь превращается в сущий ад. Я знаю женщину, у нее есть дом и над домом сад, она забывает о доме на перегонах под скрип рессор. Стучат вагоны, катится колесо. На расстоянии любовь превращается в голоса. За белой приходит черная полоса. И дом в саду запирается на засов. По небосводу катится колесо. На расстоянии любовь превращается в тонкий нерв, соединивший живущих в одной стране на разных планетах в глубинах своих лесов… По этим лесам и катится колесо. Неумолимо катится колесо. Мимо и мимо катится колесо.

Когда трое садятся в лодку – один финал. Выплывет пес, он не раз уже выплывал, он знает фарватер, умеет, чтоб ветер стих, он слишком устал в этой лодке от всех троих. Когда трое садятся, пес начинает выть – не надо касаться весел, не надо плыть, давайте не будем ставить себя на кон, не уходите от берега далеко. Люди плыли и плыли – трое, почти как Бог. Вода лизала лодке шершавый бок, день превращался в вечер, текла река. Вода сомкнулась – никто не заметил, как.

Пса не считали, он смерть отгонял хвостом. Он лаял, ветер носил его песий стон, когда подхватило течение – пес скулил. Как звали пса – вспоминали, но не смогли.

Ты не грусти, дружок, это всё пустяк. Конечно, в финале будет совсем не так.

Лодка причалит, выйдем на бережок.

Автор нас любит, поэтому бережет.

О чем я буду тебе писать? Во тьме рождаются чудеса, среди болот и слепых огней, среди стволов и змеиных нор, они рождаются из земли, они однажды уже смогли, а кроме них ничего и нет, и я, и ты, и они – одно. Когда ты знаешь, куда идти, не ищешь правильного пути, любая тропка сквозь топь и гниль тебя приводит к иным мирам, когда ты знаешь, за что гореть, тебя отпустят и тьма, и смерть, ты сам себе и клубок, и нить, насущный хлеб и престольный град. О чем я буду тебе писать? Ты научился все видеть сам, ты знаешь, здесь, в глубине ночей, из камня в ржавой оправе вод идет такой негасимый свет, что чащи нет и печали нет, и чудо спит на твоем плече, а ты боишься будить его.

Наследник Тутти вырос и стал большим. Три толстяка в нем не чают теперь души, наследник с железным сердцем жесток и глуп. Кукла наследника Тутти стоит в углу. «Потанцуй мне, Суок, как будто я снова мал, как будто я никогда тебя не ломал. Сердце стучит, часовой механизм идет. Оружейник Просперо пойман и осужден». Суок отвечает: «Тутти, ведь я больна. Мы с тобой танцевали, потом началась война, ты сказал мне, я плохо танцую, я не о том пою. Ты приказал стоять здесь – и я стою». Наследник злится и повышает тон, в парадную залу кондитер выносит торт, три толстяка с любопытством глядят на дверь.