На подходе к мостику дежурно торчал космопех. Саймон невольно ухмыльнулся: словечко звучало так же по-дурацки, как и «лоцман», но так же неизбежно прижилось. Совершенно, правда, выходило непонятно, от кого эти бравые парни, закованные в легкие пехотные оборонительные комплексы, должны были, собственно, оборонять. Легендарных Чужих в обитаемом космосе не нашлось и не предвиделось; беспорядки, возникавшие на тех или иных колониях, не выплескивались за пределы гравитационных колодцев, а пираты… Если на корабле наличествовал лоцман — ему не страшны были никакие пираты. По крайней мере, так показывал весь имеющийся у человечества опыт.

Когда Саймон, делая страшно деловой вид, прошагал к трапдору, космопех отдал честь резким, механическим движением. Впрочем, он и выглядел в своей броне, словно андроид. «Хорошо, что не додумались тяжелых «Голиафов» на пассажирские суда ставить, — подумалось ехидно. — Такой бы точно весь коридор занял».

Гермодверь мягко щелкнула за спиной, и, наконец, мостик оказался достигнут. Капитан, крепкий, опытный флотский в возрасте около сорока, щеголявший густыми пшеничными усами, уже полусидел в своем ложементе, обозревая с нейромаски отчет по работе систем корабля. Физиономия у него была кислая.

— Машинное! Чиф, ну что там у тебя?

Саймон подключился к капитанскому каналу — маленькие привилегии лоцмана. Впрочем, виду не подал: не имело никакого смысла ссориться с «хозяином» судна. Пока что. Слушая объяснения старшего механика, он прошел к своему загону.

— Полпроцента мощности как корова языком слизнула, кэп. Ума не приложу…

— Нам эти полпроцента погоду делают? Вообще, когда ты последний раз видел живую корову?

— Обижаете, кэп, на прошлых выходных внуков в зоопарк водил. Ну, ежели вы скажете, так я и дам добро. Однако по прибытии надо бы задоковаться: полпроцента туда, полпроцента сюда…

— Добро даю, заявку скинешь мне на подпись. Гони зеленый, у меня сейчас лоцман звереть начнет, а бизнес-класс устроит бунт.

— Еще ж пятнадцать минут до готовности. Ну лады, лады, ставлю «годно».

Капитан пошевелил пальцами, приняв подтверждение от машинного отделения, а затем, сдвинув маску, обратился к Саймону:

— Лоцман, приветствую на мостике. Пост ваш.

Тот важно кивнул.

— Лоцман пост принял. Звереть не собираюсь. Обещаю.

Капитан на мгновение замялся, но сделал вид, что толстого намека не уловил. Вместо замечания об этичности подслушивания переговоров с командой, он вернулся в сеть и продолжил опрос служб.

— Жизнеобеспечение?

— Подтверждаю.

— Медотсек?

— Готов.

— Оборона?

— В режиме.

— Стюарды?

— Секунду… Готовы.

— Стюарды, проблемы?

— Никаких, подтверждаю. Полностью готовы к обслуживанию пассажиров.

— Принято. Ну что же, — теперь он снова обращался к Саймону, подчеркнуто деловито и нейтральным тоном, — мы на стабильном курсе, вектор по касательной, скорости выравнены. Дело за вами.

Лоцман был единственным членом экипажа, который не пользовался ложементом. Строго говоря, он и не являлся одним из корабельных служащих — Профсоюз договаривался с владельцами линий, и назначения на конкретный рейс согласовывали вне обычных флотских расписаний. Да и ложементы оставались скорее такой же данью традиции, как и галстуки с пиджаками, и присутствие военных на борту. Но только лоцману требовалась полная свобода действий и движений — которую, как ни парадоксально с таким названием, ему обеспечивал загон.

Выглядело это как невысокий, в десяток сантиметров, круглый пьедестал. Саймон прошел на середину, подключился — и тут же воспарил над полом. Силовое поле мягко обхватило его и приняло в самые нежные во Вселенной объятия. И самые надежные: что бы ни произошло с кораблем, лоцман остался бы жив. Слишком уж он был ценен, слишком уж редок, слишком дорог. Для всего человечества.

— Приступаю через пять, — предупредил Саймон, и капитан продублировал по общей связи:

— Господа пассажиры, через пять минут мы переместимся в систему нашего назначения. Капитан и команда желают вам приятного перехода.

Фраза тоже являлась чистой формальностью. Просто корабль вместо «тут» оказывался «там», в одно мгновение, без каких-либо внешних эффектов; переход не ощущал никто. Никто — кроме лоцмана.

Потому что именно лоцман и был переходом.

Вы когда-нибудь пробовали поднять космический корабль? Да, вот так, при полном «g», а то и более — поднять на собственных руках, взвалить на себя и не отпускать ту долгую, бесконечную секунду, пока мир вокруг сворачивается в игольное ушко, в субатомную горошину, а потом разворачивается обратно целиком. И при этом вроде бы понимаешь, что все ощущения строго субъективны, что происходит это сугубо в твоей голове, что на деле ты просто висишь в коконе силового поля и работаешь исключительно «силой духа», «верхней чакрой», «движениями анимы» — в общем, какие там еще были у яйцеголовых версии по «феномену лоцманов»? Но все же впечатления были непередаваемыми.

Поэтому, когда пять минут истекли и прозвучал предупреждающий сигнал, Саймон затейливо выматерился, поплевал на ладони…

И поволок.

Сам по себе транспорт серии «Нарвал» не являлся космическим аналогом древних океанских кораблей. В том смысле, что у него не было объемистых трюмов или многочисленных пассажирских кают. Нет, у экипажа имелись свои жилые площади — порой приходилось в прямом смысле дневать и ночевать на работе. Проще выходило перекантоваться в казенном уюте каюты или кубрика, чем гонять в гравитационный колодец или до терминала штатный челнок.