— Алик, — перебила я. — Иди в жопу.

И всю дорогу продолжала улыбаться. Нет, положительно, моя жизнь стала абсурдна до невозможности. Зато этот момент меня очень…развлек. Игрушку я бросила в рюкзак и благополучно о ней забыла. Если бы не Вика, я бы вовсе её не купила.

Следующую неделю я так и протаскала её с собой. Иногда рюкзак позвякивал, и тогда я словно вспоминала — скоро мне рожать. Скоро к этой погремушке мне придётся купить очень много всего, а в тот магазин я больше ни ногой, и неважно, что в нем такой выбор и что там продавщицы милые… На Викину территорию я не полезу.

Я выбрала квартиру. Двухкомнатная квартира на третьем этаже. Большой зелёный двор, садик и школа в шаговой доступности, развитая инфраструктура, парк видно из окна. И все это в городке в трехстах километрах отсюда. Сумма за мою квартиру почти полностью покрывала покупку, кредит мне платить всего пять лет. Какая мелочь! Детали сделки согласовывались риелтором, но я планировала переехать в течение месяца, ибо потом мне это будет проделать в разы тяжелее. До родов надо было освоиться, найти врача, которому доверю проведение родов, и свой собственный детский магазин, в котором не будет и следа Вики. Новый город, новые знакомства, новые надежды и никаких мужчин. Кроме того, что растёт во мне. А Адам…чтобы не говорила Эльза, похоже, он остался в прошлом вместе со своими убийствами, потерями памяти, мутными знакомствами и документами и, к сожалению, своими глазами, которые я никак не могла забыть.

Моей беременности была двадцать одна неделя. В этот день я проснулась с чувством необычайной легкости. Мне казалось, что случится нечто волшебное. Удивительное. Что в общем-то странно, потому что предпосылок к волшебству не было никаких. Обычное утро, обычного буднего дня. В животе заурчало — я теперь просыпалась зверски голодной по утрам. Ребёнок отозвался серией лёгких толчков, видимо, тоже не прочь был перекусить. Теперь я не питалась одними лишь мандаринами. Теперь на завтрак у меня была самая настоящая каша, которую я даже не ленилась варить.

Готовились зацвести яблони. Я, взяв свой дежурный прогулочный рюкзак с бумагой, красками и карандашами отправилась гулять. Ноги упрямо вели меня к издательству, к дому напротив, подняться на предпоследний этаж, позвонить в дверь и прислониться к ней ухом, прислушиваясь. Но шла я в противоположную сторону и была горда собой. Как мало нужно, чтобы обмануть себя, чтобы внушить себе уверенность в верности своих поступков!

Сходя с проспекта, я обернулась. На мгновение меня отпустила эйфория, накатила тревога. Показалось ли мне, или я в самом деле успела увидеть в толпе праздно идущих людей Крепыша? Постояв, выждав мгновение, я выругала себя за излишнюю мнительность. Замигав поворотником и дождавшись разрешающего сигнала светофора, за мной повернула длинная черная машина, я увидела её уголком глаза, но не придала значение.

Я шла к реке. Вода манила к себе не одно поколение художников. Вода, небо, их сочетание. Сегодня воздух был словно парное молоко, тёплый, насыщенный влагой, тяжёлый. Небо было серым. Я спешила, пока тучи не развеяли ветром. Мне виделась серая гладь реки, струйки поднимающегося к серому небу тумана. Столько серого, мягкого, манящего. Мне хотелось писать, я просто выбросила лишние мысли из головы. Проблески реки показались сквозь кроны подступающих к воде деревьев. Я шла по старой, покрытой заплатами пустой дороге. С одной стороны тянулся длинный бетонный забор, с другой — крутой обрыв берега, утыканный деревьями. Я знала, что ещё несколько сотен метров — и берег сгладится, полого спустится к воде, образовывая пляж, в летнее время заполненный молодежью. Сейчас я была одна. Ещё недавно меня это нисколько не беспокоило, а теперь неясная тревога не отпускала. Я обернулась, потом ещё и ещё раз. Никого. Быть может, следовало повернуть назад, вернуться в обманчивую безопасность своей квартиры, но то, что меня так пугало, находилось именно сзади. Если я не буду спускаться к реке, если пойду ещё быстрее, то забор этот кончится, я выйду к остановке, и домой, и больше сюда не вернусь! Раздался лёгкий шум мотора. Машины здесь ездили и раньше, чего бояться? Я вновь посмотрела назад. Чёрная машина. Та же, что свернула вместе со мной пятнадцать минут, или другая? Все машины для меня были одинаковы, а на номера я не обращала внимания, проклятье!

Уступая страху, я прибавила шагу. Машина ехала медленно, очень медленно, именно это меня пугало больше всего. Я не могла разглядеть, кто же находится за темными стеклами, у меня не было сотового телефона, кто сказал, что это гарантирует мне свободу? Глупость, какая глупость. Не выдержав, я побежала вперёд, вдоль бетонного бесконечного забора, а тёмная машина все так же кралась сзади. Живот перехватило лёгким спазмом, сердито забарахтался ребёнок, я остановилась, ложа на него ладонь, успокаивая. А затем снова пошла вперёд. Сзади хлопнула дверь машины, я усилием воли заставила себя не оборачиваться. Иди, иди дальше, эта дорога кончится. Рюкзак бил меня по спине в такт шагам, а они все не кончались, я слышала своё хриплое дыхание и шаги того, кто шёл сзади. Сотни разных мыслей крутились в голове. Убьют меня сейчас? Изнасилуют, бросят вниз с оврага, оставляя истекать кровью на колючей гальке берега, не оставляя моему ребёнку шанса родиться? Просто пройдут мимо? Ага, как же…

— Женя.

Ровный, чужой мужской голос. Меня почему-то успокоило, что преследователи знают моё имя, значит, я нужна им, и вряд ли для того, чтобы утолить похоть насилием…

— Евгения.

Я остановилась, переводя дыхание. Медленно обернулась. Машина замерла в отдалении, ко мне неторопливым шагом подходил мужчина в тёмном костюме. Я его не знала и точно не видела никогда ранее.

— Что вам нужно? — я очень старалась, чтобы мой голос не сорвался в истеричный визг.

— Вы.

— Зачем?

Мужчина нагнал меня и остановился рядом. Я шагнула назад, мне нужна была хоть минимальная дистанция.

— Простой разговор.

— Вы могли написать мне письмо, и это расположило бы меня к вам гораздо лучше, чем преследование на пустой дороге.

— Мы не загоняли вас сюда, вы сами проложили свой маршрут.

— Какая разница, — всё-таки завизжала я.

Мужчина посмотрел на меня, укоризненно покачал головой. Глаза его были воспаленными, словно он уже несколько дней не спал, на щеках пробивается щетина. И его взгляд словно говорил, что во всех его бедах виновата я.