— Я тебя утомила, — наконец говорит она.

— Нет…

— Господи, если бы я знала, что мне достаточно просто тараторить пару часов, чтобы у тебя лопнуло терпение и ты меня выгнал…

Я тихо смеюсь, а она касается моей руки, и прикосновение такое лёгкое и нежное — словно ласка.

— Значит владелец заводов, газет, пароходов? — с улыбкой спросила она.

— Газет у меня нет. Яхта есть, правда, я ею не пользуюсь. У меня вилла в сотне километров от Барселоны, залив Сан-Поль. Яхта… с некоторых пор я не выношу качку, и не посещал Испанию уже пару лет.

Не говорить же ей, что в последний год я вообще не вылетаю из России? А про дом рассказать хотелось, про то, какой он светлый и воздушный, совсем не похожий на семейную обитель. И про красавицу яхту… но Лиза, а я уже привык её так называть про себя, ушла в себя. Интересно, путешествовала ли она, помимо постоянных разъездов по России?

— Может, в ресторан? — спросил я.

Мои туфли из тончайшей кожи искуссной отделки никуда на лёгком морозе не годились и у меня элементарно замёрзли ноги. В голове тихонько звенела боль, свежий воздух и присутствие девушки словно её сдерживали, и развернуться в полную силу она не решалась. Лиза кивнула, и взяла меня под руку. Мы гуляем по парку. Месяца полтора назад, наверное здесь было красиво. Теперь же хмурое небо, чёрные голые четки деревьев, мокрые асфальтовые дорожки… я не так себе нашу прогулку представлял. Идём, сзади в паре метров тащится Сергей с разбитым носом и ещё один охранник. Парня, который позволил Лизе лезть в яму за псом я сослал охранять завод.

— Куда мы? — удивился я. — Я знаю несколько отличных мест…

— Тссс, — просит она и прижимает палец к губам. — Я тоже знаю отличные места. Там, за парком больница, в которой Василек лежал. Я бежала через парк, срезая дорогу от метро. Брат совсем уже плохой был, часто даже не находил сил произнести хоть слово, лекарства дорогие, а мне всегда хотелось есть. И я всегда, проходя мимо закусочной в этом парке нюхала запахи и говорила себе — вот будут деньги, я приду сюда и поем. Денег у меня нет, но у тебя есть, не правда ли? Потому что я сюда так и не пришла…

И это у неё, по мнению Виктора миллион долларов? Шагаю, думаю о том, что жрать в сомнительной закусочной совсем не хочется, но ей отказать сейчас — как у ребёнка отобрать игрушку. А она сегодня столько смеётся и говорит, несмотря на то, что я с ней был груб… понимаю — мне хочется, чтобы она не останавливалась. Улыбалась своей быстрой неуловимой улыбкой, позволяя на секунду блеснуть белым зубам. Говорила, а я бы смотрел на её рот. Кожа от мороза у неё порозовела, а губы, наверное, потрескаются от холода….

— А там можно есть? — с сомнением поинтересовался я.

— Не знаю, — радостно засмеялась она. — Я же туда так и не дошла.

Я не помнил почти первых пяти лет своей жизни. Дом помнил, мамину тёплую ладонь, её рассказы. Нищета, в которой мы жили просто выветрилась из моей памяти. А вот детдом помню… Макароны, мягкие, переваренные, с жидким соусом, в котором плавает тертая морковь, ненавистные куски лука, никакого мяса — девяностые. Зато этот соус имел ярко красный свет, благодаря дешёвой пасте а банках. Помню овсянку жидкую и манку с комками… Я когда к Ирме попал никак не мог излечиться от постоянного желания жрать, мне хотелось прятать еду, не позволяла одна лишь гордость. Но по ночам вставал и воровато таскал из холодильника, из кастрюль и мисок, жевал торопливо, давясь… У меня нет культа еды, я все это перерос. Но обратно, в мир дешёвой и невкусной еды не хочется. Если только один раз — ради неё.

Закусочная находилась внутри самого парка. Ряды деревянных лавок и столов на летней веранде, их ещё не убрали. За одним сидит мужчина, перед ним в тарелке овощная нарезка, мелкими кусочками мясо, ополовиненная бутылка водки и рюмка. А пахнет и правда вкусно — шашлыками.

— Ты уверена?

Она кивнула, мы вошли. Сергей за нами, второй остался охранять вход. Здесь, внутри, меня сразу обволакивает тепло. Потолок достаточно низкий — вытяну руку, сразу же коснусь, мне некомфортно. Ряды столов, почти все свободны, и одуряющий запах еды и специй. Мы занимаем самый крайний столик, официант, он же бармен, приносит меню.

— Заказывай сама.

Сначала приносят бутылку вина. Грузинское, надеюсь, не местного разлива. Оно терпкое и дешевое, растекается во рту приторной сладостью, но я делаю глоток, потом ещё один, вспомнив свои разглагольствования на тему одинаковости алкоголя. Я ошибался.

— Еда, — потирает руки Лиза.

Тарелки тут тоже деревянные. На них — тонкая пшеничная лепешка. А поверх неё куски мяса, с них стекает густой коричневый сок, тут же поджаренные овощи. Я узнаю только помидоры. Все густо присыпано рубленной зеленью.

— Ешь, — командует она.

И я ем. Удивительно, но это вкусно, я даже смирился с паршивым вином. Съедаю мясо, подбираю вилкой куски овощей, а потом следуя примеру Лизы принимаюсь и за саму лепешку.

— Умница, — хвалит Лиза. — Если ты по моей вине растолстеешь, старуха точно ко мне подобреет.

Я ем, правда вино так и не допил. Счёт за все про все — три с половиной тысячи. Учитывая, что нам явно притащили с четверть барана…

— С тобой выгодно ходить по ресторанам, — шучу я.