Сквозь щетину пик Хобарт мог видеть суетливые движения мушкетеров, пытающихся абсолютно безуспешно выстрелить из ружей с намокшим от дождя запалом. Два мушкета все-таки сработали — поп! поп! — однако этот жидкий залп никак не повлиял на паратаев, быстро разобравшихся, что к чему. С радостными воплями пехотинцы возобновили движение широкими шагами гремя щитами и пиками. Враг откровенно был не готов к атаке. Выбывшие из игры сырые мушкеты привели к значительному перевесу паратаев по части пик, и поэтому маратаи пошли по пути, ранее продемонстрированному паратайской кавалерией. В течение тридцати секунд вся армия обратилась в бегство, бросая на ходу пики и мушкеты. Некоторые срывали с себя шлемы, кирасы и наголенники, чтобы бежать быстрее.

Маратайская кавалерия вернулась на поле боя как раз перед закатом в прекрасном настроении. Им удалось выгнать врага за пределы долины практически без потерь, и они распевали песни, размахивали вещами, отобранными у паратайского обоза, и всячески веселились. Добравшись до места битвы, они с удивлением обнаружили несколько убитых и раненых, а также огромное количество военного снаряжения, включая несколько тысяч мушкетов, разбросанных по всей долине. Обсудив между собой ситуацию, маратаи сделали правильное заключение о ходе сражения и тихонечко удалились. Если твоя армия проиграла — значит, так выпали карты, и ничего уж тут не поделать.

На следующий день Роллин Хобарт, со всеми удобствами расположившийся в самом большом шатре маратаев, велел своим воинам вернуться на поле брани, чтобы собрать трофеи и раненых, которые пережили ночь. Кай отправился вместе с ним, нарядившись в забавный тюрбан. От группы паратайских солдат после веселой ночки, проведенной с женщинами племени маратаев, к Саньешу была направлена делегация протеста. Культурные паратаи призывали остановить непристойного дикаря, разгуливающего голым по лагерю. Саньеш нашел старые штаны и велел Каю надеть их. Лекарь пришел в восторг от подарка и использовал его так, как посчитал нужным, то есть обмотал вокруг своей желтой головы.

Он с грустью наблюдал за погребением изрешеченных пулями воинов.

— Это ж надо, выкинуть таких чудесных мертвецов, — заметил колдун. — Все вы, кроме моего народа, испорченные и нехорошие люди! Я покидаю тебя, хан; зови опять, если понадоблюсь, до свидания!

Крутанувшись вокруг своей оси и свистнув разок, иктепели исчез.

Все свои действия Роллин Хобарт подчинил здравой теории, недавно придуманной им самим. Теория гласила, что если он будет постоянно загружать старого Саньеша разными заданиями, то у последнего просто не останется времени для подготовки мятежа. В том, что рано или поздно старик попытается его надуть, Хобарт нисколько не сомневался, поскольку Саньеш, никогда не проявлявший особого дружелюбия, был и оставался единственным связующим звеном между ним и его подопечными-паратаями. Если старику вздумается самому стать ханом, Роллин никак не сможет этому помешать. Если же Хобарт ликвидирует советника, то окажется в худшем положении, чем сейчас.

Единственный способ не оказаться в дураках подразумевал быстроту действий: спасти Аргуменду, отослать ее к отцу и мгновенно исчезнуть — вот и весь план. Для предотвращения восстания на любом уровне неплохо было бы еще и отречься от власти в пользу какого-нибудь паратая. В противном случае — страшно подумать — если события и дальше будут развиваться в том же направлении, то потом и маратаи захотят сделать его своим ханом! Они вполне способны даже повоевать за него друг с другом. Или того хуже: найдется местный Соломон и посоветует разрубить Хобарта надвое и отдать каждому племени по половинке.

Однако к тому времени Роллин надеялся уже быть достаточно далеко, замаскироваться и заняться, наконец, поисками Гомона и возвращением домой. Дом! Добрый старый Нью-Йорк, любимая почетная и выгодная работа инженера, добрые интересные друзья — даже если некоторые из них иногда считают его самоуверенным старым занудой. Он не был упрямым — ерунда! Он просто точно знал, чего хочет...

Так рассуждал Роллин Хобарт из компании «Хиггинс & Хобарт», направляясь обратно на главную стоянку маратаев в сопровождении скрипучих повозок с пиками и мушкетами. Когда они почти достигли пересохшего рва и крепостного вала, навстречу на лошади выехал Саньеш в сопровождении телохранителей и знаменосца. Никакой нужды в перемещении верхом не было, но, как любимый ханский советник, он почитал ниже своего достоинства ходить пешком, если можно проехать. Старик и на самом деле выглядел ужасно усталым.

— Я послать людей в Логайя, рассказать Гордиус о битве, как ты велел. Половина нашей кавалерии вернуться и некоторый маратай. Сказать, они присоединиться к нам, если мы вернуть их семьи. Один хорошо знать Законс и логайский. Хочешь говорить?

— Да, прямо сейчас, — ответил Хобарт. — И передай маратаям, что мы с удовольствием вернем их семьи без всякого выкупа и будем очень рады, если они присоединятся к нам.

Такое великодушное предложение могло быть и, с такой же степенью вероятности, могло не быть удачным высказыванием государственного деятеля; в худшем случае пусть преемники Хобарта разбираются с последствиями.

Грамотный молодой маратай по имени Хорват оказался начальником ста семей, за возможность свободно разговаривать на родном языке Хобарт был готов броситься ему на шею.

— Если ты будешь вести себя разумно, хан, то все маратай сдадутся тебе через месяц, — утверждал Хорват. — У Ховинда и Барамияша есть верные люди, но остальная часть армии разбежалась по всей стране. Я не думаю, что хану Ховинду удастся собрать много людей, ибо прошел слух, что благословение Жава на тебе.

— Хм-м-м. Меня не очень-то интересует судьба ваших бывших начальников, — сказал Хобарт.