Шрифт:
– Не бойся, – прошептал заботливо Сергей.
– А я и не боюсь, – бодро сказала Катя. – Чего мне бояться? Освободи-ка девушку.
– А почему тогда у тебя тело гусиной кожей покрылось? Пупырышки вот.
– Это от холода. Давай продолжим, а то мы часто отвлекаемся.
– Не так уж и часто. Могли бы и почаще.
Катя погрозила Сергею пальчиком:
– Смотри, как я произношу слова. Смотри на мои губы.
– Всё время смотрю. Внимательно.
Сергей снова впился взглядом в губы красавицы. Его как магнитом тянуло к ним всё больше и больше. К таким соблазнительным губам – сочным и аппетитным…
Катя и Сергей посмотрели друг другу в глаза. Не мигая. Их руки встретились. Его рука легла на коленку девушки. Она зарделась и нервно слегка раздвинула ноги. Сергей прильнул к обнажённой руке Кати и стал целовать её плечо. Катя вздрогнула, метнула быстрый взгляд на Сергея:
– Раз так, то занятия окончены. Не облизывайся!
– Да я вовсе и не…
– Всё! Занятия окончены. До завтра!
– В это же время!
– Повторяй пройденное.
– Повторю. Слово даю.
Катя встала. Но вместо того, чтобы выйти из-за стола и обойти Сергея, перебралась через его коленки, опираясь рукой на плечо парня.
– Всё слова, слова…
– И это всё, Кейт? – спросил Сергей разочарованно.
Катя пошла к двери:
– А что ещё? На сегодня вполне достаточно. Ты уже прилично шпрехаешь по-аглицки. Вовсе не безнадёжный. Вот и имя моё по-английски знаешь. Чао!
– До скорого! – Сергей взялся рукой за пылающую щёку.
Катя ещё раз взглянула на себя в зеркало, взбила слегка волосы, обнажив подмышки.
Сергей открыл дверь и вновь увидел в солнечном свете сквозь платье ноги репетиторши:
– Катюша! Кейт! А как тебе мой английский?
– Твой английский гораздо лучше твоего русского, бедноват и слабоват твой русский, – хохотнула Екатерина, дразня его белизной своих зубов.
– А я? – Сергей грубовато схватил крепкой рукой спортсмена тонкое запястье Кати и притянул её к себе, но она ловко вывернулась и ускользнула в проём двери.
– А ты… Я ещё не поняла…
Замок входной двери мягко щёлкнул задвижкой. До следующего урока оставалось 22 часа 10 минут.
«Какой же английский всё-таки хороший и жизненно полезный язык», – подумал Сергей, приходя в себя и успокаиваясь.
ЗА ТРИДЕВЯТЬЮ МОРЯМИ
Александр Александрович, седоватый сорокапятилетний мужчина, разбирая как-то деловые бумаги в шкафу в прихожей маминой квартиры, обнаруживает среди них свой кубинский дневник. Из тетради выпадает большая стопка фотографий. Александр Александрович листает общую тетрадь. Зачитываясь, гладит ладонью потертую, шершавую и потрескавшуюся от времени коричневую, коленкоровую обложку с наклеенным на ней бумажным квадратиком из школьной тетради в клеточку с надписью, сделанной детской рукой: «Мой кубинский дневник». Глубоко вздохнул. Подошел к окну. Полистал тетрадь, местами зачитываясь.
– А не опубликовать ли эти мои детские записи? Может быть, сегодня подросткам, молодежи будет любопытно узнать, как жили, служили, любили и работали за границей далеко от Родины их родители, их старшие соотечественники? Ведь без доброй памяти нет родной истории. И никогда не будет сильного и дружного государства…
Александр Александрович садится под торшер и продолжает читать записи в дневнике. Вздыхая, перебирает многочисленные фотографии, которые они делали с той, так дорогой ему в детские годы кубиночкой, девочкой-ириской, много-много лет тому назад, в 70 годах прошлого века в Гаване:
– Какие мы здесь с Маринкой маленькие, стройненькие и хорошие! Как много мне дала та поездка на Кубу! Она научила меня любить, дружить и многому, многому другому.
Мужчина подходит к родительскому, старинному серванту и с каким-то новым, живым интересом рассматривает те чучела и сувениры, которые он и его родители привезли тогда с Кубы.
– Вот редкий посеребренный брелок с пятиконечной звездой и картой Кубы в ней с надписью «Cuba libre. Primer pais socialista en America». Вот чучело маленького крокодильчика на деревянной подставке с золотой металлической табличкой с надписью «Cuba». А эти закрученные, как рог, ракушки-рапаны и огромные, тяжелые, беловато-розовые ракушки-развертки. Какие острые, как нож, белые, резные, ветвистые кораллы!
Он поднимает с пола и мнет пальцами большую, полметра высотой, серую, натуральную морскую губку. Целый куст!
– И как мы ее тогда дотащили до Москвы? А вот небольшое чучело ценной своим панцирем черепахи «Carey», из которого делают гребни, пуговицы, веера. Рыба-шар. Надутая, иглистая, такая колючая, что не ухватишь. Как живая!
Александр Александрович снова берет в руки старинные фотографии, сделанные на Кубе, на которых изображены его мама, отец, Марина, школьные приятели, кубинские ребята. У пожилого человека наворачиваются на глаза слезы. Руки мужчины подрагивают.