– Будет зависеть от уникальности его работы.

– Ну и как, уникально?

Лил и Лул вместе пожали плечами. Внушительный стаж лёг мешками вокруг глаз, им стало трудно видеть уникальность в обыденности. Ординарный ребёнок предположительно пяти-шести лет. В самом заурядном сарафанчике, разукрашенном в несуществующие цветы. Такими нарядами тошнится каждый прилавок местного и соседних рынков. Обычное телосложение, возможен факт сексуального насилия традиционным способом. Вероятная причина смерти – асфиксия путём удушения. Обыкновенная смерть для обыкновенной девочки.

Из леса донеслось оханье, перемешанное с аханьем, на тропинку высыпалась горстка человечков.

– Допроси их, – приказал Бык жующему капитану.

– Всех? – Сныть подпрыгнул, от неожиданности вместо листа прикусил язык.

– Нет, выбери того, кто больше понравился. Конечно, всех! И не пускай их сюда, чтобы не затоптали. Этого с собой забери, – подполковник кивнул на участкового, игравшего в гляделки с Тихим.

Вечный зам радостно бросился к сослуживцу, подхватил его подруки. Тот не сопротивлялся. Облокачиваясь друг на друга, правоохранители резво двинулись вверх, навстречу толпе. Живой, здравствующей, требующей. Ну не готовили хлопцев работать с теми, кому их права уже безразличны. Искать хамов, справляющих нужду в общественном месте, воров, коим чужая вещь дороже своей, пусть даже убийц – это пожалуйста! Однако искать, как говорит Бык, не значит найти, и сие весьма справедливо в отношении дружных представителей системы. Но то не суть. Главное, сам процесс, пусть и бестолковый, но направленный в отношении тех, кто способен на реакции. Ищутся невоспитанные, невоздержанные, недобрые и, главное, немёртвые. Живой – основное качество преступника, обрекающего его на быть достойным поисков. И сейчас оба ищейки больно стукнулись о жертву. Для них она через край отличается от представлений о норме: слишком маленькая, чтобы быть такой мёртвой.

Страх этой аномалии пропитал воздух. Его вдыхала Лул и бережно осматривала тело. Им дышал Лил и судорожно готовился к транспортировке. И вместе они истово не думали о своём сыне. Родители, видавшие смерть в самом её неприглядном состоянии, отчаянно гнали из головы образ их любимого мальчика – ровесника этой безымянной девочки. Такого же маленького, такого же беззащитного пред невоспитанными, невоздержанными и недобрыми. И такого живого. Соблазнительно живого для немёртвых.

Конечно, они не корили участкового, что отныне так бы и чах над водами. Всю оставшуюся немёртвость. Они не пеняли Сныти за то, что он жевал листья, пусть сжевал бы кору, сожрал все деревья по корни, чтобы не видеть труп ребёнка. Они и сами хотели бы жевать и чахнуть, чахнуть и жевать, только бы маленькая смерть исчезла из их взрослой жизни.

Бык и тот расшагивал по берегу в состоянии не по себе. Хотя его совместные с Валькой ночи так и не привели к деторождению. Теперь уже так и не приведут. Настоящий мужчина, не могущий чего-то достичь, делает вид, что этого чего-то достигать и не хочет. Категорически не хочет, поэтому совместные ночи с Валькой обернулись самостоятельным храпом, от коего потомству точно не быть.

– Ну! – Теплов вперился в меня угрюмым взглядом.

– Жертва….

Он хотел проткнуть мою голову насквозь. Лишь бы я ничего не говорил.

– Девочка…. Девочка не из местных, скорее дачники. Сельчане её так и не опознали. Значит, приехала из города. Достаток ниже среднего. Родители тонут в работе, дочь отправили поплавать на озеро. К кому-то из тех, кто пренебрегает общественной активностью, ибо в ином случае интересующий нас опекун нашёлся бы среди пришедших сочувствующих. На озеро пришла не одна. Рядом был тот, кто хорошо знает дорогу. Какой-то её новый знакомый…. Или неновый. О вспыхнувшей ссоре рассуждать глупо, поэтому уверен, что вели её с конкретной целью. Достигнутой…. Скончалась не от удушения.

– А от чего? – в подполковничьих глазах мелькнул испуг.

– От повешения, – я указал на седой обрывок бечевы, запутанной ветром в лапах ивы.
– Верёвка старая, не выдержала трупа…. Тела. Девочка…. Тело упало. В волосах грязь, характерная для береговой земли.

Бык, не моргая, смотрел, как в травяных зарослях суетятся Лил и Лул. Вместе. Будто семейство вьюрковых порхает над своим гнездом. Он охраняет семью от непрошенных гостей. Она оберегает исключительно своего птенчика. Птенчика, которому не суждено стать птицей. Не суждено летать.

– Как же она оказалась там?

– Её перенесли. Участковый. Чтобы вода не замыла тело.

Сныть на пару с повеселевшим коллегой после безрезультатных опросов разворачивали любопытствующих восвояси. Пропускали к месту тех, кого проявлять интерес вынуждала работа. Бригада подчинённых Лил и Лул осторожно укладывала труп на носилки. Трепетно накрыли. Аккуратно подняли и двинулись к тропинке, дрожа от неприятных мыслей. Будто ответственным грузчикам наконец-то доверили сервиз, а то всё мусор да хлам.

Бесполезные свидетели расступались. Предлагали помощь. Навязывали содействие. Хлюпали носами, хлопали глазами. Прям и не зеваки вовсе, а плакальщики. Если бы служебная машина отказалась преодолевать не только лес, но и весь город, процессию сей факт не разу бы не остановил. Так и волочились бы за санитарами до самого морга. Зной, расстояние, жажда? Плевать! Плевать и плакать.

– Ведь тебе её совсем не жалко? – Бык прищурился, закусил нижнюю губу.

В голову лезло что-то типа «ты же знаешь ответ, зачем спрашиваешь?», и хоть работаем мы не первый год, формальную дистанцию ещё не прошли до конца, потому я промолчал.