У неё не было с собой ни книг, ни рукоделия. Она думала, что у них с Амиром минуты свободной не будет, и вот оказалась безоружна против долгой пустоты. Мария готова была мыть полы, убирать, готовить на кухне. Несколько раз она пыталась. Выходила из укрытия, улыбалась со всей добротой, бралась за посуду, но Мумтаз отстраняла её и махала рукой на пристройку с таким лицом, будто в её кухне огромный богомол.

Когда Мария нашла под диваном старую газету, то засмеялась безнадежности своего положения: газета была на хинди. От скуки она рассматривала древнее письмо деванагари: крышечку со свисающими ножками букв. Картинки в газете были плохие, несколько портретов мужчин в рубашках, она рассмотрела их до каждого размытого квадратика.

Но она счастливой была от того, что Амир ходит рядом в путанице комнат. Прислушивалась к звуку его голоса, блуждающего между стен. Голос был очень тихий и чересчур высокий с родителями, низкий и весёлый с сёстрами. Она слушала его шаги на лестницах. Дом, который с улицы показался ей небольшим и бедным, превращался в её мыслях в замысловатую цитадель, напичканную секретными ходами, потайными каморками.

Будто объявленная виноватой, она выходила, пока в коридорчиках никого не было. Мылась чаще до рассвета или поздней ночью. Мумтаз или девочки ставили к её двери остатки риса. Никто никуда её не звал.

Амир рисует на газете

Не говори со мной о внезапной любви

В нашей земле и муссоны идут не спеша,

Долго гуляя, словно при храме слоны.

Мина Кандасами, «Неразговор с любимым»

Наконец-то Амир пришёл. Ночью в скрипящей тишине дома. Он принёс ей кусочки курицы в тёмном соусе, тонкие лепешки роти с ужина. Всё уже остыло, но Мария ела с наслаждением, как в праздник.

Амир шёпотом пытался рассказать ей слухи, которые перебирались из дома в дом по бельевым верёвкам. Она почти ничего не понимала, тогда он принёс из комнаты девочек карандаш. На полях газеты он нарисовал человечков: над одними изобразил месяц, а над другими лотос. Мария поняла, что это враждующие стороны: «хинду» и «муслим». Потом нарисовал человечков поменьше так же с нимбами из лотосов и месяцев. Маленькие лотосы оказались рядом с группой больших месяцев, а маленькие месяцы, наоборот, среди лотосов. Мария поняла, что это пленные дети. Еще он нарисовал квадрат с башенкой и человечка с мохнатой бородой – мечеть с минаретом, имама.

Рисунок на краю оживал. Мария увидела сваленные в кучу горящие велосипеды, шины и оконные рамы, пустую ночную площадь с безголовым памятником. На площадь одновременно вышли две группы людей. Они поговорили. Вскоре с одной стороны выбежали и громко заревели дети с лотосами над головой. С другой стороны вынесли крошечное тело, над которым качался полумесяц. Имам упал на колени, это был его сын.

Когда над квадратными домами приподнялось солнце, похожее на ежа, толпа над которой колыхались сотни месяцев, прошла в мечеть. Имам, чей сын погиб накануне, просил всех, кто видел тело ребёнка, сдержать свой гнев. Он обращался к приходу, он умолял их прекратить мстить даже за его сына, которого все так любили. Заклинал не трогать соседей, не лить больше крови. Люди в мечети плакали от боли и от величия этого человека. Он же произносил свою речь в глубоком нервном шоке, пограничном с безумием.

Амир нарисовал себя и Марию, и она поняла, что у этого имама хотели они совершить никах, свадебный обряд.

Амир нарисовал, как люди–месяцы обнялись, в глазах каждого появились капли. Амир посмотрел на стену и сказал, что скоро бойне конец, люди не смогут сражаться после такого.

Потом он сказал:

– Родители растили нас всю жизнь, и мы должны слушать их. Мы уедем в Мумбай, и мы будем там жить. Однажды они примут нас и твоих детей, тогда мы вернёмся и совершим все обряды.

После этого он опять оставил её, ушёл куда-то в пропасть дома.

Мария думала: «Да что это такое? Даже не поцеловал меня ни разу. Куда я попала? Кого я люблю?» С того дня, как она прилетела, он обнял её только раз – при встрече. Они преодолели бесконечную дорогу от аэропорта на океанском побережье до Бенгалии, как брат и сестра.

Амир думал: «Когда мы вернёмся в Мумбай, будем одни, я попрошу Гоувинда и Азифа, очень серьезно попрошу оставить нас. Я буду любить её снова и снова». Потом он заставил ум расслабиться и потушить эти мысли – в доме родителей они могли опалить стены.

Ночью ты смотришь в дома

Кто идёт безлунными ночами

С кожей лотоса и лотосной стопой

Через запрещенные границы.

Тишани Доши, «Другая его женщина»

Ночью ты смотришь в дома, брат, своим сухим бенгальским глазом, круглым глазом Рабиндраната Тагора.

Люди не спят, а слушают тебя изо всех сил. Дети не спят, им страшно сгореть во сне. Страшно, что всех убьют, и маму тоже, раз она верит в Дургу и Лорда Кришну или она верит в Аллаха. Дети боятся плакать, чтоб не тревожить родителей и чтоб чудовище войны не пришло к ним в дом.