Шрифт:
Если прошло 52 недели или 12 месяцев, то прошёл один год, и начинается другой. В первый день каждого нового года, обыкновенно поздравляют родственников, приятелей и знакомых, т. е. им желают всякого добра и счастья на сей новый год.
Если пройдёт сто таковых лет, тогда минует столетие. Мы живем в девятнадцатом столетии. Мы считаем лета со дня рождения Божественного нашего Спасителя Иисуса Христа; теперь со дня рождения Спасителя нашего прошло уже 1800 лет, т. е. восемнадцать столетий и сверх сего ещё 31 год, следственно девятнадцатое столетие уже началось. Сколько лет прошло уже от начала девятнадцатого столетия?
В двух первых месяцах и в последнем месяце каждого года, у нас бывает весьма холодно; тогда падает снег и вода превращается в лёд. Сие время года называется зимою.
В продолжение тех трёх месяцев, которые следуют после февраля (как называются они?), становится у нас уже теплее; лёд начинает таять, снег падает ещё, но редко; мало-помалу распускаются деревья и покрываются зелёными листьями; ласточки опять прилетают к нам; наконец и цветы показываются, особливо скорее других фиалка и ландыш. Сие прекрасное время года называется весною.
В июне, июле и даже ещё в августе, бывает по временам весьма жарко; солнце печет тогда, воздух иногда весьма нагревается и от того мы потеем. Это иногда тягостно, но жар сей весьма полезен, ибо он производит множество плодов, напр.: землянику, малину, смородину морошку, крыжовник, яблоки, груши, и пр. Сие время года называется летом.
В сентябре, октябре и ноябре наступают дожди, и воздух опять становится холоднее. Тогда убирают хлеб с поля и кладут в житницы, также плоды с деревьев и кладут в кладовые или на чердак или в погреб. Сие время года называется осенью.
Итак есть четыре времени года; как называются они? В каком времени года находимся мы теперь? Когда сие время года кончится? Которое время наступит за этим? Которое есть самое приятнейшее время года?
‹…›
Дав новое направление всему начальному образованию в Гатчинском Институте, он, однако ж, как истинный педагог, понимал вполне, что ввести новые методы, дать облегчительные и разумные руководства, приискать достойных учителей, будет только половина дела: надобно было ещё ближе сойтись с самою почвою, на которой нужно было взрастить приготовленные семена, т. е. с детьми, пробудить в них нежные, свойственные их возрасту чувства, облагородить их натуру (это были сироты, не помнившие своего родства), которая до того времени проявляла в себе много жёсткого и грубого. Он стал часто посещать детей вне классов, беседовать с ними и поощрять малейшие в них добрые побуждения; брал их к себе на дом и всегда ласкал, сколько мог, а мог делать в этом случае много, потому что не только не тяготился принятою на себя обязанностью, но предался ей всею душою, находил в ней истинное для себя наслаждение.
С другой стороны, сблизился со всеми ревностными сотрудниками своими, часто проводил с ними целые вечера, умел дать этим вечерам чисто педагогический характер, отстраняя впрочем от них всякую формалистику, всякое педантство, и по пословице «уча, учишься», обогащая других сведениями, обогащался и сам теми знаниями, которых не мог приобрести в юности. Здесь-то, в этом небольшом, но дружеском кругу, возникло первое в России педагогическое издание, под названием «Педагогический Журнал» (1833 и 1834 г.), предпринятое с целью распространять в русском обществе полезные сведения о воспитании юношества.
Статьи из «Педагогического журнала»
Итак, тесный кружок друзей и единомышленников, учителей Гатчинского и Санкт-Петербургского воспитательных домов – Е. О. Гугель, П. С. Гурьев и А. Г. Ободовский – организовали первый в России «Педагогический журнал».
Именно в нём были заложены основы отечественной педагогической журналистики, передающиеся с тех пор из рук в руки. (Право считаться первым может оспаривать только официальный «Журнал Министерства Народного Просвещения», однако, и тот после десятилетнего перерыва был возобновлён лишь в 1834 году.)
Перелистывая страницы «Педагогического журнала», удивляешься, сколь многие темы удалось представить на них за два года трём издателям его. А степень современности заявленных тогда проблем можно оценить по нескольким следующим далее небольшим фрагментам.
Читателям
С некоторою робостью предлагаем нашим читателям начатки предпринятого нами труда; надеемся, что все убедятся, по крайней мере, в чистоте наших намерений. Желаем, чтоб надежда наша возбудить участие в великом деле воспитания, не осталась тщетною. Доколь наставники и воспитатели не будут взаимно сообщать мнений своих о предметах воспитания, доколь таковые сообщения не будут согреваемы участием публики, до тех пор в воспитании нельзя ожидать перемены к лучшему. И нам ли, принявши на себя священное звание наставников юношества, оставаться в бездействии, когда благонамеренное Правительство наше само щедрою рукою даёт все средства к успешному водворению просвещения в нашем любезном отечестве? Правительство со своей стороны делает всё, дело воспитателей понять великую мысль его и осуществить её, действуя в его духе. Все сознаются, все громко говорят, что у нас господствует чрезмерное разногласие в воспитании и преподавании вообще. Но каким же образом помочь сему, когда воспитатели и наставники сами остаются равнодушными к своему делу и как бы чуждаются обнаружить гласно свои мнения? – Только чрез мену идей мы доходим до истины, только при гласном обсуживании предмета понятия об оном могут обобщаться. И где более настоит в том нужды, как не в деле воспитания? Посему убедительно просим каждого, кто почувствует в себе влечение к тому, высказать откровенно своё мнение насчёт статей сего Журнала, помещая оное, если возможно, в другие периодические сочинения. Почтём за долг внимательно прислушиваться ко всему, что будет говорено в публике о сообщаемом нами касательно воспитания. Сознаваться в справедливости возражений или доказывать неосновательность какого-либо мнения касательно статей сего Журнала, будет неизменным нашим правилом, равно как и избегать всякой бесплодной Полемики.
Литература педагогии
Взгляд на литературу Педагогии в России с декабря 1833 года по декабрь 1835 года
Со вступлением на престол возлюбленного нашего монарха НИКОЛАЯ 1-го, новая деятельность, оживившая все сословия, проникшая во все занятия, не могла не коснуться и воспитания. С возобновлением Педагогического Института, самое слово Педагогия, как бы открытое из-под пыли и праха, и доселе для слуха многих, кои, впрочем, называют себя образованными, казавшееся как бы чуждым, получило должное к себе уважение. Ныне как воспитатели, так и преподаватели начинают уже взвешивать трудность своих обязанностей, начинают думать при воспитании. Это добрый знак, и если мы далеки ещё до возможного совершенства в сём деле, если мы ещё не можем идти в параллель с прочими образованными странами Европы, с коими составляем одно семейство, то, по крайней мере, мы теперь довольно уже сближены с ними для ускоренного движения вперёд. Быв доселе исключительно подражателями французов, мы не знали того, что было сделано в отношении Педагогии нашими соседями Германцами, и что таить греха, если и теперь принимаемся за труды сих последних, то и тут Франция показала нам собою пример. Франция, не желавшая прежде слышать, не только знать о Германской Литературе, со всем жаром бросается ныне на неё. И вместе с прочими отраслями знания, многосторонние Германцы наделяют теперь французов и своею Педагогикой: недаром же знаменитый Кузень путешествовал по Германии. Впрочем, как бы то ни было, мы, русские, всё-таки остаёмся в выигрыше, отыскав теперь истинный источник любознательности, надолго для нас неисчерпаемый. Мы говорим, источник надолго для нас неисчерпаемый потому, что мы только сознались в богатствах Литературы Германской, но ещё не воспользовались ею. Правда, в последние годы стали появляться на Русском языке творения тамошних учёных, но много ли ещё оных у нас в переводе? Всегда ли таковые переводы были достойны своих оригиналов? Всегда ли мы даже были счастливы в выборе самых сочинений?
Но если сие последнее отнесём собственно к Педагогии, то наши труды в переложении лучших Германских творений на Русскую почву будут весьма малозначащи, разве только не ничтожны. И в самом деле, можем ли мы похвалиться нашею переимчивостью у иностранцев всего полезного, когда до сих пор по части воспитания действуем по правилам безжизненной Схоластики, когда до сих пор пишут и издают у нас учебные книги по тем же самым понятиям, какие существовали за пятьдесят лет пред сим?
Странно, но совершенно справедливо. Какой величайший переворот произошёл по части Методики и Дидактики с того времени, как явилось учение Песталоцци! (Мы разумеем здесь не достоинство учения сего знаменитого мужа, но его влияние на переворот в Германии. Если ныне многие мнения Песталоцци уже отвергнуты, то, по крайней мере, чрез него тысячи преподавателей получили новые совершеннейшие взгляды насчёт вообще воспитания). К каким многообъемлющим видам ведёт нас Педагогия с тех пор, как вдохновенный Жакото обнародовал своё Всеобщее учение. (Жакото француз, но он больше нашёл противников себе между своими соотечественниками, нежели последователей. Это было бы удивительным для нас, если б мы не знали, с каким схоластическим педантством поступают до сих пор в большей части учебных заведений Франции).