Арсен Степанович Бердников стал уговаривать командование отряда не завязывать боя в Федоровке. Белых рассердился:

– Что же получится, если из каждой деревни будем давать драпака?
– И уже более спокойно пояснил: - Здесь прекрасная позиция, мы их не пустим.

Действительно, северная сторона деревни прикрыта большим колхозным садом, окаймленным глубоким рвом и высокой насыпью. Впереди до самого леса голое, открытое поле.

Рота Трубачева заняла позицию по окраине сада, во рву. Штаб отправили в лес, подходивший к деревне с юга. Туда же ушла хозяйственная рота с транспортом и ранеными.

Перейдя мост, каратели развернулись в цепь и пошли в полный рост. Молодой редкий ельник чуть доставал им до пояса. Вот и его минули, вышли на голое поле.

– Подпустить на полсотни метров, стрелять по команде!
– понеслось по партизанской цепи за земляным валом.

Уже хорошо видны лица карателей, слышны скрипучий шорох шагов по снежному насту, звяканье оружия. Раздалась команда:

– Форвертс шпринген!

И каратели бросились вперед.

– Ого-онь!
– звонко скомандовал Василий Трубачев.

Тишина солнечного зимнего дня взорвалась треском винтовок, автоматов и пулеметов. Повалились в снег первые убитые и раненые.

Бой был яростным, но уже через десяток минут стал ясен исход его. Валялись трупы убитых, корчились и вопили раненые.

Каратели бросили пулеметы и минометы и попятились, а затем побежали. Некоторые сбросили полушубки, чтобы легче было уходить.

– Партизаны!
– послышался звонкий голос Трубачева.
– Вперед!

Гитлеровцев преследовали до самого шоссе. Каратели потеряли 25 убитых, 30 раненых, три обессиленных немца сдались в плен. Хозяйственный взвод нагрузил оружием и боеприпасами пять подвод. Полушубки достались партизанам.

Победа всегда воодушевляет. Спустя неделю взвод Афанасия Гонтарева средь бела дня напал на вражеский гарнизон в деревне Ректа. Шесть немцев было убито, трех взяли в плен, в том числе коменданта. В отряд привезли станковый и ручной пулеметы, три ящика гранат, много патронов.

4

Это случилось 17 января 1943 года. Уже смеркалось. Моя мама, проклиная немцев за то, что не продают керосина, дула на угли, чтобы разжечь смоляки. К нам пришла Броня Прохорова. Поговорила о чем-то с матерью, подмигнула мне и глазами показала на дверь. Я вышел вместе с ней, будто проводить до калитки.

– Миша просил, чтобы срочно заскочил, на одной ноге, - повторила Броня излюбленное выражение брата.

Я поторопился в маленькую баню на окраине ольшаника. Миша брился у небольшого настенного зеркала. "Зачем на ночь глядя бриться?" - подумалось мне, но об этом я и не успел спросить.

– Надо провернуть одно дельце, - Прохоров отложил бритву.

Оказывается, до Михаила Прохорова дошел слух, что в овине, который принадлежит хозяину крайнего двора в Малашковичах, спрятан станковый пулемет. Михаил решил взять его сегодня.

– А что скажут в отряде за такое своевольство?
– спросил я.

– Ну и формалист же ты!
– Миша повернулся к зеркалу и снова взял в руки бритву.
– Спасибо скажут в отряде. Ну и что, ежели не поручали, не давали задания? Разыщем, и все тут. Да я сам и завезу, завтра мне все равно в отряд уходить.

Да, ему повезло: он уже внесен в списки партизан. А меня все еще не берут, говорят, ты в Серебрянке нужнее. И Белых, и Дикан, и Будников твердят одно: "Дисциплина, дисциплина!" Я и сам понимаю, что без строжайшей дисциплины никак нельзя, особенно сейчас. Но нужно же понять и меня...

– Ну так как, Мад, поищем пулеметик?

"Мад" - это такую кличку придумал Миша. Мои, значит, инициалы.

– Знаешь, это будет здорово! Представь: являюсь в отряд с "максимом"! У них же мало станкачей...

Конечно, это замечательно - пойти в партизаны, захватив с собой станковый пулемет! Что ж, надо помочь другу. Только как найти того хозяина? Крайних-то дворов по два с каждого конца Малашкович.

– Пустяки!
– уверенно отвечает Прохоров.
– Мы сделаем так. В первую хату зайдем, расспросим. Свои же там люди. А ежели не будут знать, во вторую завернем. Кто-либо да подскажет.

Когда стемнело, мы с Мишей отправились в Малашковичи. Лошадь бежала быстро, розвальни весело поскрипывали на укатанной дороге. Серая темнота висела над нами: небо было покрыто сплошными облаками, и луна угадывалась блеклым расплывчатым пятном.

Остановились у овина, метрах в четырехстах от деревни.

– Ты останься с подводой. Я сейчас вернусь, на одной ноге, распорядился Михаил и зашагал к крайнему дому.

А минут через десять раздались два выстрела. В ночной тишине они громыхнули отчетливо резко.