Шрифт:
– Ты так о моих не думай. Ты их не знаешь.
– Спасибо тебе, Пряник, – искренне сказал я. – Но незачем нам бежать, будто мы грабители или убийцы какие-то. Мы ведь ни в чем не виноваты.
– Тоже верно… – по-взрослому согласился Пряник. – Может, все и наладится. И Крылатый Лев прилетит.
Чтобы не огорчать Пряника, я кивнул – и увидел, как из-за поворота выскочила, застегивая на ходу пуговицы долгополого плаща, длинная и тонкая, как школьная линейка, эм Линда. Она бежала, раскинув руки, и ее черный платок развевался на ветру, как пиратский флаг.
– Вон мать твоя, – кивнул я. – Устроит тебе сейчас.
Пряник спокойно встал.
– Ладно, пойду. Увидимся, – и пошел навстречу матери.
Я видел, как разгорячена эм Линда, и с червячком беспокойства полагал, что она подлетит ко мне и в пылу наговорит гадостей («Призрак! Мертвяк! Вон!»). Но она и не посмотрела в мою сторону. Схватив сына за локоть, она что-то принялась говорить ему – тихо и, похоже, не слишком сердито. Достав из круглой торбы накидку, она бросила ее Прянику на плечи, и он, не возражая, подвязал ее широкой тесьмой. А потом обернулся – и, подмигнув, помахал мне. Я махнул в ответ и отправился домой.
К тяжелым мыслям об исчезнувшем Крылатом Льве добавились другие переживания: я пытался придумать, как защитить отца и уберечь родной дом от лоботрясов. Эти подонки на все способны! Но моим думам никак не удавалось выстроиться в связную цепочку. Они валились в одну кучу, как бурые осенние листья, прилипали друг к другу, образуя один вопрос: «Почему я?!»
В Светлом городе живет тысяча человек, полтысячи местных гномов – и никто, никто не обделен облаком! И только я – прокаженный, я – виноватый, я – опасность для всех.
Да что за чушь?! Чем может быть опасен для горожан тощий, измученный, раздавленный бедой пятнадцатилетний парень?
Физически ощущая, как костенеет сердце, я с горечью рассуждал, что и впрямь превращаюсь в ходячего мертвеца, даже мысли стали какие-то неживые. Облако не прилетело, в городе я – изгой, так стоит ли коптить небо, как говорят старики?
Если меня не станет, лоботрясы и те, кто их поддерживает, отступятся от отца. Он, конечно, погорюет… сильно погорюет! Но зато будет жить дальше. А мне-то зачем жить? Зачем бродить по этой земле, зная, что никогда ко мне уже не прилетит облачный Лев?
Лучше забраться на Белую скалу, в последний раз глянуть на затянутое мертвыми тучами небо, закрыть глаза и… Я на секунду опустил ресницы, представляя, как это может произойти, – и отчетливо, до боли в груди, понял, что не хочу этого!
Нет, надо жить, жить, жить!
А когда открыл глаза, вздрогнул – передо мной возвышался Колдун. Худосочный, с костлявой шеей, торчащей из-под сложного многослойного одеяния (балахон, накидка, мантия, пелерина), он привычным жестом заломил неизменный кроваво-красный берет и, не мигая, окидывал меня колючим черным взглядом.
Я же не нашел ничего лучшего, чем подавленно проговорить:
– Здрасьте.
Глава 8
Колдун, презрительно поведя крупным острым носом, завел кислым голосом тягучую, унылую волынку:
– Разве так должны приветствовать отроки того, кто ведает, как устроен мир? Разве не обязаны они склонять головы, завидев мудрейшего?
«Мудрейшего, скромнейшего…» – проворчал про себя я. В пояс кланяться не стал, но все же кивнул, и довольно почтительно. В городе мало кто решался спорить с Колдуном – разве что Учитель иногда возражал ему, да и то осторожно. А отец вовсе с ним не разговаривал.
Колдун жил в городе дольше всех, никто не знал, сколько ему лет и когда родился, – поговаривали, что он заколдовал саму старость. Вечный отшельник, одинокий, мрачный, бездетный, он никого не впускал в свой серый каменный дом на окраине, похожий на бесформенный мешок – и никого не впускал в душу. Да разве туда кто-то рвался? Немало градоначальников сменилось на его веку, и все Колдуна опасались. Эм Бобрикус – тот и вовсе не скрывал почтительного трепета, говорил о нем с придыханием и в глаза называл не Колдуном, а «господином первым советником».
Мальчишки поговаривали, что Колдун любого может превратить в муравья или жужелицу и в тот же миг растоптать тяжелым сапогом. Над байками про насекомых я посмеивался – отец не раз сердито повторял, что это дичь, болтовня и выдумки. Но в том, что Колдун умеет внушать и гипнотизировать, сомневаться не приходилось. Ухитрился же долговязый мухомор убедить весь город, что я, обычный пацан, несу опасность, мрак и смерть! И ведь почти все поверили! Умные такие…