«Варфоломеевские ночи» Баку.

Нашумевшая Северная Осетия.

Малоизвестная Кабардино-Балкария.

Братоубийственная столица осеннего образца 1993-го.

Чечня…

Он там был. Он там не просто был.

Вот только в Югославии не довелось… Там в основном резвились те самые контрактники, которые впоследствии переключились и на Чечню. Мода на зеленые банданы, кстати, от них и пошла. Полупиратский платок на голову – и ты беспощадный боец, уничтожающий зверя по единственному мотиву: он – зверь. Ноты, из которых строится мотив, восстанавливаю мир и спокойствие! Выполняю приказ отцов-командиров! мщу за погибшего друга! Увлекаюсь стрельбой по движущимся мишеням! Ноты разные, мотивчик однообразный (прилипчивый, неотвязный) – убей зверя.

Дотошная репортерша (характерный крякающий голос) сунулась было с микрофоном к федералам. Федералы не слишком привечали дамочку за ее съемки в стане противника. Кадры не скрытой камерой, но с поставленным светом, выгодным ракурсом, долгим крупным планом. Игра в объективность: мы все граждане одной страны, пусть и повздорили чуток! Надо выслушать обе стороны!

Правда, одна сторона в ленивой презирающей манере сулила серию терактов по всей России с последующим завоеванием оной, а по поводу плененных доходяг выражалось унижающее снисхождение: «Они виноваты? Они не виноваты. Мы их жалеем, не убиваем. Кто детей сюда посылает, виноват».

С другой стороны выискивались или замкнутые, на нервах, офицеры: «Нечего сказать! Уберите камеру! Повторяю, сказать нечего!» Или затравленные унылые первогодки с цыплячьими шеями: «Мама! Я живой. Очень скучаю по всем вам. Как дальше, не знаю. Надеюсь, еще свидимся!» – и закадровый комментарий: «Первый раз они получили горячую пищу, только попав в плен».

Надо понимать, низкий поклон противнику за врожденный гуманизм!

Рецепт того самого гуманизма – не от крякающей дамочки, а от другого источника:

Возьмите автомат Калашникова, передерните затвор, положите палец на курок, дуло уткните в спину жертве. Теперь можете задавать вопросы: хороша ли жизнь, нет ли жалоб на дурное обращение, как сама жертва относится к этой войне и к противоборствующим.

Потом из телеящика широкая аудитория узнает, что «боевики обращались с нами хорошо», что «ели мы с одного стола, как братья», что «если пленные погибали, то только из-за бомбежек федеральной авиации»… А когда и если солдатиков освобождают (выкупают!), они безмолвствуют. Боятся. И за себя, и за близких-родных. У боевиков адреса всех уцелевших и заодно подписка о молчании (мы все граждане одной страны – достать проговорившегося проще простого! Ни визы, ни загранпаспорта не требуется!). Акулы пера (дамочка-кряква в том числе) – в курсе, но почему-то не спешат оповестить все прогрессивное человечество.

Профи старались не попадать в кадр, резонно причисляя дамочку-крякву (она же – утка) к «разведке» – у каждого своя миссия. Но единожды вояка в зеленом бандане своим пристальным взглядом вынудил репортершу как бы заметить его, постороннего:

– Сколько вы убили людей?

– Ни одного!

– Ни одного чеченца?

– Почему?! Штук сорок. Людей – ни одного.

– Что ж… С-спасибо.

– Не за что. Дай бог, не последние!

– Э-э… Я не о том, я не в смысле…

– А я о том! В смысле!

При монтаже двусмысленное «с-спасибо» из репортажа выстригается каленым железом. Ну да никто и не увидел по ТВ того диалога. Вероятно, вояка показался нетелегеничным – слишком у него глаз стеклянный.

(Кажись, и впрямь стеклянный. Что не мешало вояке носить боевую кличку Юзон. Юз он – сто десять, в переводе с какого-то восточного тарабарского. Кличку вояка сам себе присвоил – владел парой-тройкой восточно-тарабарских языков, вайнахским в том числе. При стрельбе по мишени тот Юзон выбивал сто из ста и даже сто десять… из ста. Преувеличение, само собой. Но уважительное, неироничное.)

А Токмарев просто был неподалеку – вот и засвидетельствовал. В прошлогоднем августе, после выхода питерских омоновцев из кольца в центре Грозного.

Сам он ни разу не повязывал голову зеленым платком: мол, берегитесь, звери! Устрашение внешним видом – признак слабости. А ко всему прочему – лишняя особая примета. Сотни сопляков полегли из-за пижонства. Призванные без году неделя, они натягивали бандан-зеленку, якобы приобщаясь к братству мстителей, – и снайперы срезали сопляков в первую очередь. Токмарев просто выполнял задачу.

На войне главная задача – поразить противника и уцелеть (чтобы еще и еще раз поразить противника). Питерским ОМОНом задача в общем и целом решаема: за четыре «высокогорные командировки» потери – шесть бойцов из полутора тысяч личного состава.

Токмарев всегда поражал противника (может, и поболее сорока раз, кто считает!), но никогда не убивал зверя.

Вот разве с Марзабеком вышло по-другому… С тем самым Марзабеком, которого земляки величали «героем нации». Федералы меж собой называли садиста и психопата (в прошлом – товароведа, ныне – полевого маршала) только и лишь Маразмбеком.