Однако, на этот раз — то ли потому, что я уже привык, то ли по какой-то другой причине — голова моя оставалась ясной, я больше не слышал звона колокольчиков, не видел их манящего, завораживающего танца, не стремился присоединиться к их хороводу. Я просто полулежал в удобном кресле и, переваривая сытный ужин, рассматривал занятные загогулины незнакомого орнамента, чем-то напоминающего среднеазиатский. Похожие я видел на стенах минаретов Регистана, на бухарских коврах и ножнах хивинских кинжалов. Некоторые его элементы напоминали стилизованные цветы яблони. Красиво, но и только.

Меня вернуло к неприятной действительности недовольное посапывание доктора Ашборна. Он с такой яростью проделывал за моей спиной свои колдовские жесты, что ветерок от них приятно холодил мне затылок. Я закрыл глаза и притворился, что погружаюсь в сон.

— Наконец-то! — с облегчением произнес доктор.

— Но почему он сегодня так долго сопротивлялся? — спросил мистер Кутер. Как и в прошлый раз, он и толстый хозяин, Адамс, присутствовали на представлении то ли в качестве зрителей, то ли как ассистенты.

— Так иногда бывает. Первое впечатление самое острое, потом психика несколько адаптируется и оказывает сопротивление. Но зато с каждым очередным сеансом внушение будет глубже, сильнее. Потом он привыкнет впадать в транс по первому моему сигналу. Сегодня вы видели, как он прореагировал на кодовую фразу: с трудом, но справился с собой, даже устоял на ногах. В следующий раз он свалится, как подкошенный, а через два-три сеанса эта фраза убьет его не хуже пули сорокапятикалиберного «писмейкера».

— Лучше, если он убьет себя сам. Так, чтобы это выглядело, как заурядное самоубийство в результате глубокой депрессии.

— Для этого у нас есть другая кодовая фраза. Стоит только произнести…

— Стоп, доктор! А то он еще покончит с собой до того, как выполнит наше задание.

— Не беспокойтесь, мистер Адамс. Кодовые фразы действуют только в том случае, когда «зомби», как их обычно называют, хотя я предпочитаю называть их «пациентами», находятся в состоянии бодрствования. Наш друг сейчас в полной прострации, и все, что мы говорим, для него не более, как бессмысленный шум, такой же, как шелест листвы или журчание ручья. До него дойдут лишь слова, сказанные после специально закодированного в его сознании пароля. Образно говоря, его надо взвести, как курок пистолета, чтобы он мог выстрелить. Сейчас он на предохранителе.

— Когда он будет готов, как вы полагаете?

— Думаю, дня через три-четыре. Завтра я еще раз проверю действие известной вам фразы, выключающей сердце — это, так сказать, контрольный тест — и если все будет в порядке, мы вскоре сможем сообщить ему без всяких опасений содержание задания.

— А он не умрет во время этой вашей проверки? Вдруг у него навсегда остановится сердце?

— Нет, мы будем держать его под контролем. Если я увижу, что шок становится опасным, я выведу из него нашего пациента.

— Полагаюсь на вас и ваше мастерство, доктор. Было бы жаль потерять такой экземпляр, у него действительно есть нужные нам связи.

— Все будет в порядке, джентльмены. Вы останетесь довольны, верьте моему слову. Именно такие сильные типы становятся, в конце-концов, самыми управляемыми. От истерика, вроде нашего Ларри, или неврастеника можно ожидать, чего угодно. Они легко уступают, но так же легко выходят из подчинения. А такие, как этот… Хуже всего иметь дело с рыхлым, как я называю, типом психики, с флегматиком. В нем вязнет, как в тесте для пудинга, почти всякая команда — никакого впечатления. Но в данном случае подопечный воспринимает суггестивную посылку как некий раздражающий подкорку фактор и…

Доктор углубился в рассуждения, обильно пересыпая их специальными терминами, его собеседники вежливо ему внимали, а я спокойно отдыхал в глубоком мягком кресле, разрабатывая линию своего дальнейшего поведения.

Через полчаса меня «разбудили» и велели идти к себе спать…

В ванной я обнаружил в футляре для зубной щетки еще три таблетки, подобные той, которую мне передал ночью мой таинственный посетитель. Там же лежала маленькая записочка, содержавшая лишь два слова: "ОДНА УТРОМ". Очевидно, это были какие-то антидоты, делающие психику устойчивой против наркотических препаратов доктора и его гипнотического воздействия.

Когда на следующий день Ашборн как бы вскользь произнес свою фразу о негре и ананасном крюшоне, я сделал вид, будто теряю сознание, и рухнул будто из-под меня выдернули ковер. Они даже не успели подхватить мое обмякшее тело, и я набил себе шишку на затылке. От того, чтобы выругаться, меня удержало лишь воспоминание о словах Адамса, что если по каким-то причинам, скажем, из-за собственной моей психики, эксперимент не удастся, они вынуждены будут ликвидировать меня.

С удовлетворением отметив, что на самом деле в этот раз кодовая фраза не оказала на меня абсолютно никакого действия, я закатил глаза и начал постепенно замедлять биение своего сердца…