— Товарищи! Прошлое наше отчётно-выборное собрание состоялось ещё во время Великой Отечественной войны — 20 сентября 1944 года. Многое пережила страна — и мы вместе с нею — за этот год. Об этом подробно доложит докладчик. А сейчас память погибших с прошлого собрания я предлагаю почтить вставанием…

Зал единым махом поднялся, стало тихо, только тяжело дышал кто-то у меня за спиной и гремел звонкий мальчишеский голос председателя:

— Аникин, Багаутдинов, Векшин, Гринберг, Седова, Топорков, Увалов, Яковлев… Вечная память комсомольцам, павшим с оружием в руках за счастье нашей Родины!

Слово для отчётного доклада получил наш секретарь Стёпа Захаров — белобрысый курчавый опер из ОБХСС. И шум понемногу улёгся в зале. Я сидел рядом с Варей, ощущая её тёплое мягкое плечо и поглядывая на неё всё время сбоку. Она толкнула меня тихонько локтем — слушай, мол, а не вертись!

Стёпа хорошо говорил — не по бумажке, а на память, только изредка заглядывая в блокнот, когда ему надо было привести какие-то цифры. Голос у него был громкий, раскатистый, и говорил он с выражением, а не бубнил, и когда ему казалось, что он голосом чего-то не дожал, не разъяснил и не убедил, то он ещё рукой махал резко и решительно, будто саблей отсекал этот вопрос.

— …Больше пятнадцати тысяч килограммов крови дали доноры столичной милиции для воинов Красной Армии, — гремел Стёпа с трибуны. И сам хлопал в ладоши, и по лицу его было видно, что он так доволен, будто его самого спасли кровью доноров-милиционеров. — И особый низкий поклон нашим дорогим девушкам — комсомолкам-донорам, среди которых я хотел бы назвать Середину, Акимову, Леонтьеву, Рамзину, Попрядухину, Кикоть и многих других, которые сдавали свою кровь по двадцать — тридцать раз!

Зал гремел аплодисментами, я наклонился к Варе и спросил тихонько:

— А ты, Варя, тоже сдавала кровь?

— Семь раз, — смущённо улыбнулась Варя, будто стеснялась того, что вроде Кати Рамзиной не сдала кровь тридцать раз.

Я пожал слегка её пальцы и шепнул:

— Варюша, а может быть, во мне и твоя кровь течёт?..

— …Исключительно важное значение имело проведение огородной кампании для улучшения продуктового снабжения работников милиции, — взмахивал сразу двумя руками Стёпа Захаров. — И, безусловно, надо признать, что лучше всех с этим ответственным мероприятием справились сотрудники 78-го отделения милиции, которые на своём огороде в Измайлове накопали по шестнадцать-семнадцать мешков картошки с каждого участка. А работники ОБХСС Калининского района провалили это дело, поскольку у них собрано не более двух-трёх мешков…

Стёпа покритиковал ещё немного транспортников, не обеспечивающих своевременный ремонт автомашин, потом сделал остановку, помолчал и сказал негромко:

— К сожалению, не обошлось без ЧП… — И зал, как по команде, затих, а Стёпа продолжал: — Один из наших… оказался трусом. — Тишина в зале напрягалась до предела. — Выполняя боевое задание, лейтенант Соловьёв струсил, предал товарищей…

Зал взорвался возмущёнными криками:

— Позор! Подлец!

Девчушка в сержантских погонах, сидевшая перед нами, наклонилась к подруге, громко шепнула ей:

— В засаде они сидели, и он убийцу выпустил, испуга-ался…

А зал гремел:

— Вон из комсомола!

Захаров постучал карандашом по графину, объявил:

— Тихо, товарищи. Персональное дело комсомольца Соловьёва будет рассматриваться особо. А сейчас — к повестке…

Он ещё говорил о наших задачах, о повышении профессиональной подготовки, укреплении дисциплины, и когда он кончил, то председатель совершенно неожиданно для меня сказал:

— В прениях первое слово предоставляется председателю шефской комиссии бюро комсомола сержанту Синичкиной…

Варя встала, одёрнула юбку и сказала:

— Товарищи, у меня голос громкий, я буду с места говорить, а то на трибуну не пробраться. — И говорила она действительно очень звонко, отчётливо, и мне пришло в голову, что это только я один такой куль — двух слов на людях связно сказать не могу.

— Пусть на сцену идёт! — услышал я выкрик Жеглова и стал его искать глазами, пока не разглядел, что он сидит в президиуме — вторым слева от председателя.

— Пусть с места говорит! — кричали из зала. — А то всё время уйдёт на хождение туда и обратно!

И я, конечно, закричал:

— С места! Тут лучше!

Жеглов увидел меня, усмехнулся и развёл руками:

— Воля масс — закон для президиума!..

— Товарищи! Шефская комиссия проделала за истекший отчётный период немалую работу, хотя нерешённых вопросов ещё остаётся тьма. Основное внимание мы уделяли детям и семьям наших погибших товарищей — тех, кто пал на фронте или здесь при исполнении служебных обязанностей. В клубе Управления мы провели большой праздничный утренник, на который к детям приехали замечательные наши артисты Качалов, Москвин и Хмелев. Всем детям мы приготовили праздничные гостинцы — хлеб с повидлом, орехи и очень вкусные соевые конфеты. К предстоящему празднику 28-й годовщины Великой Октябрьской революции мы тоже постарались сделать подарки для детей наших погибших товарищей. Мы распределили сто пятьдесят кусков мыла, сорок три ордера на промтовары, — в основном, на обувь и пальто, — и в каждую такую семью уже завезли по сто пятьдесят килограммов картофеля, пятьдесят кило капусты и по два кубометра дров…