Мог ли я отказать ей?

Я тотчас же повернулся и побежал к табору. Бежал и думал - кого я мог привести к несчастной женщине, да какой был смысл в гадании, если "похоронка" и окровавленное письмо домой, извлеченное из пробитого пулей кармана Гриши, уже два года лежали на полке перед образами у нее в доме... Два года! На что же она надеется? На чудо? На воскресение из мертвых?.. Но разве закажешь сердцу матери? Пока она собственными глазами не увидит мертвого сына, в ней будет теплиться надежда, крошечная надежда в тайнике старого сердца...

Табор был пуст. Кроме беременной дочери цыганского вожака Николы, все разбрелись кто куда. Я опустился на колени перед ней и взмолился:

– Оксана, прошу тебя, сходим в село к одной несчастной старушке!

– Да ты что, парень, свихнулся? Еле на ногах стою, сегодня-завтра рожать собираюсь, куда мне тащиться-то?

– На полчасика, Оксана, дорогая! Жалко старушку!

– А есть что у нее?
– спросила Оксана равнодушно.

– Видать, есть, коли приглашает, - ответил я с сомнением, так как отлично знал, что село наше, как и все другие, в голодные годы войны влачило жалкое существование.

– "Видать"! А того ты не видишь, что я с трудом дышу?

Цыганка кряхтя встала, накинула шаль и пошла со мной.

Моему появлению бабушка Нина обрадовалась, как небесному знамению, но при виде Оксаны она забеспокоилась.

– Ты кого ко мне привел, чертова пята! А вдруг она здесь рожать начнет, где я повитуху сыщу?!

– Не бойся, бабушка, свое дело она знает лучше тебя!

– Что она говорит?
– спросила меня Оксана.

– Говорит, что ты еще молода, чтобы уметь гадать, - солгал я.

– Не ее это забота... Скажи-ка ей, пусть принесет таз, воду, горсть соли, золотое кольцо и три куска сахара.

Я перевел.

– С ума она, что ли, сошла?
– запричитала бабушка Нина.
– Трех кусков сахара вместе я три года не видела!

Я опять перевел. Оксана захохотала и смеялась так долго, что еле потом отдышалась.

Бабушка принесла все, кроме сахара, потом с трудом сняла с пальца обручальное золотое кольцо и протянула его Оксане.

Цыганка осторожно опустилась на низкий трехногий стульчик перед камином, налила воду в таз и засыпала туда горсточку соли.

– А как же без сахара?
– забеспокоилась бабушка Нина.

– Без сахара нельзя!
– заявила Оксана.

– Господи, что же мне делать?
– Старушка готова была расплакаться.

Оксана полезла рукой в карман, скрытый в складках ее широкой пестрой юбки, извлекла три кусочка леденца и бросила их в таз.

– Боже всесильный, ниспошли добра и радостей этой милосердной женщине!
– Бабушка Нина перекрестила Оксану.

– Чего это она?
– отодвинулась цыганка.

– Благословляет тебя.

– Вот еще...

Оксана долго мешала воду рукой. Когда соль и леденцы растаяли, она опустила в таз кольцо.

– Чистое золото?
– спросила она.

– Червонное!
– ответила с гордостью бабушка Нина.

– Гадать-то про кого?

– Про сына, сына, Гришу моего!

Оксана прищурила глаза и зашептала что-то на родном языке.

– Переведи!
– попросила меня старушка.

– Да не понимаю я, она по-своему говорит!
– объяснил я.

Долго бормотала Оксана. Вдруг она замолчала, повернулась к бабушке Нине и заговорила по-русски:

– Вижу... Жив он... Среди чужих людей... Хочет идти домой... Не пускают его... Ага! В плену он! В плену! Понимаешь?

– Сыночек!
– воздела руки старушка.
– Лишь бы жить ему...

– На голове у него повязка... Окровавленная повязка... Что это? А, он был ранен... Да, был ранен, но он жив...

Бабушка Нина с подозрением взглянула на цыганку, потом быстро встала, подошла к образу, вернулась к нам и протянула Оксане письмо - то самое неотправленное письмо сына с засохшей кровью.

– А вот это? Как же быть с этим?

Оксана побледнела.

– Ты куда меня привел, болван?!
– прошептала она.

Что я мог ответить?

Оксана задумалась. Я и бабушка Нина с нетерпением смотрели на нее.

После долгого молчания цыганка подняла голову:

– Письмо было отправлено с другим человеком... И этот человек убит. Письмо лежало в кармане у того, у другого человека... Твой сын жив...

Бабушка Нина опустилась перед Оксаной на колени.

– Заклинаю тебя дитем, которого ты ожидаешь...