Жгучий интерес женской университетской половины к синеглазому кумиру подогревался необъяснимым и волнующим обстоятельством: публично демонстрируемой верностью единственной даме – при таком-то сонмище соискательниц! Было над чем поломать голову. Ладно бы дама была как дама. А то ведь серенькая невидная птичка с исторического факультета, старообразная, с невыразительным личиком, уступавшая по всем статьям ослепительному спутнику.

Их видели вместе на факультетских вечерах, в плавательном бассейне, на танцах по субботам в парке Дома офицеров, на репетициях студенческого театра. Стоило где-то появиться Кицису, рядом непременно оказывалась птичка.

Слухи по этому поводу ходили самые невероятные. Новая Ксенина подруга по общежитию геологичка Женечка, писавшая Кицису любовные письма в стихах изменённым почерком, всерьёз уверяла, что кумир повязан какой-то давней клятвой с генеральской семьёй птички, оказавшей в своё время гонимым за что-то родителям Кициса важную услугу, чуть ли ни спасших их от суда.

– Пойми, дело в его порядочности! – нашептывала в темноте тесной четырехкоечной комнаты общежития стараясь не разбудить спящих соседок. – Верность слову, понимаешь?

В принципе, всё могло быть. Женечка с её двухлетним стажем влюблённости копала основательно в подноготную Кициса – раздобывала сведения о нём где и как только могла. От неё Ксения – под величайшим секретом! – узнала о каком-то наследственном недуге кумира. Что-то с механизмом центральной нервной системы. Внешних признаков никаких. Это как бомба замедленного действия, может проявиться внезапно. Отсюда его необычный темперамент.

– Ну, ты понимаешь…

Щёки у Женечки пылали, голос дрожал.

Незадолго до Нового года она потащила Ксению смотреть Кициса в новой сценической роли, принца Гамлета. Спектакль студентов собирались везти на смотр самодеятельного художественного творчества в Москву, рассчитывали, как минимум, на диплом, а по максимуму на лауреатство, шуму вокруг было до небес, на премьеру пригласили кучу почётных гостей, руководивший самодеятельным коллективом народный артист Гладильщиков направо и налево давал интервью, местный драмтеатр уступил студентам свою основную сцену.

Женечка совершила невозможное: добыла пригласительные билеты в третий ряд партера, у самого прохода, не без тайного расчёта, как догадалась Ксения – опередить в конце спектакля всех, кто ринется на сцену обниматься и дарить цветы. Она была полна решимости быть у рампы первой. Взволнованно улыбавшаяся, в платье с кружевным воротничком, держала на коленях букет темно-бордовых роз купленных за бешеные деньги в разгар зимы на рынке, стоивших ей половины стипендии.

– Странно, почему они не начинают? – вскидывала густо накрашенными ресницами. – Уже половина девятого…

Ксения чувствовала себя безмятежно. Сосала леденец, разглядывала публику. Царившая вокруг нервическая обстановка нисколько её не занимала. Миром её увлечений был спорт. Это началось ещё в школе – она хорошо бегала, плавала, играла в волейбол. В университете увлеклась прыжками в воду – у студентов был свой плавательный бассейн, штатные тренеры. Она быстро вошла в число ведущих прыгуний с трамплина, была кандидатом в мастера спорта. Не уговори её Женечка, в жизни бы не пошла ни на какую самодеятельность: зря только время терять. Собираясь в театр заранее настраивала себя на скуку, и просчиталась. Спектакль оказался замечательным, студенты играли великолепно, и лучше всех пассия Кициса с исторического факультета (Ксения впервые узнала по театральной афишке её имя: Алла Горячева)

Её Офелия словно парила невесомо тоненькой фигуркой над сценой, была трогательной и беззащитной. Удовольствием было слушать её негромкий, мягкого тембра голос, следить по выражению лица, как живо, глубоко воспринимает она реплики партнёров. Это была настоящая актриса, свободная, уверенная в себе. Игравшая почти без грима выглядела потрясающе красивой – ничего общего с непривлекательной птичкой, какой казалась всегда в обществе неотразимого спутника.

Зато спутник на сцене неожиданно потускнел. Датский принц в исполнении Кициса был назойливо картинен. Опускал то и дело в задумчивости голову давая возможность тщательно завитым локонам эффектно падать на лицо, с излишней страстностью декламировал текст.

Но любовь, как известно, слепа. Было ощущение, что никто в зале, кроме неё, этого не замечает. Едва отзвучала последняя реплика Фортинбраса: «Войскам открыть пальбу!», поклонники и поклонницы завыли от восторга, окружили толпой сцену и чуть ни полчаса нестройно и восторженно орали: «Кицис! Кицис!». Десяток девиц карабкались спотыкаясь на каблуках с букетами и сувенирами по боковой лесенке, и во главе их – Женечка. Она первая впихнула кланявшемуся на авансцене кумиру поникшие у нее на коленях розы, которые горе-Гамлет немедленно передал скромно стоявшей рядом Офелии…