Обратное, начинающееся с «конца» процесса движение, в ходе которого сначала изучается состояние системы, предшествующее «конечному», а затем ставится вопрос о том, в результате чего было получено это состояние, – испытанный и надежный метод программистов, в особенности при создании программ, подразумевающих рекурсию. Обычно это – вопрос интеллектуального смирения: если вы не хотите откусывать больше, чем можете прожевать, зачастую правильным будет начать с уже известных обстоятельств (если такие есть). Дарвин взял известное, а затем очень осторожно двигался назад, обходя множество сложных вопросов, которые затрагивали его исследования, размышляя над ними в частных записях, публикация которых откладывалась на неопределенный срок. (Например, в «Происхождении видов» он сознательно избегал обсуждения эволюции человека 70 .) Но он мог видеть, к чему все идет, и, несмотря на его практически гробовое молчание о вызывающих тревогу результатах исследований, догадаться об этом могли и читатели. Некоторым нравилось то, что, как им казалось, они видели; другим – совершенно не нравилось.

Карл Маркс торжествовал: «Здесь не только впервые нанесен смертельный удар „Телеологии“ в естественных науках, но и эмпирически объяснено их рациональное значение» 71 . Сквозь дымку своего презрения ко всему английскому Фридрих Ницше угадывал в произведениях Дарвина еще более грандиозное заявление: Бог умер. Если Ницше – отец экзистенциализма, то Дарвина, вероятно, можно назвать его дедушкой. Другие были не столь зачарованы мыслью о том, что взгляды Дарвина полностью ниспровергали священную традицию. Сэмюэл Уилберфорс, епископ Оксфордский, чей спор с Томасом Хаксли в июне 1860 года стал одним из самых известных столкновений дарвинизма с официальной церковью (см. главу 12), в анонимном отзыве сказал:

Когда стали появляться рассуждения о таких выводах из высказанных им идей, Дарвин принял мудрое решение вернуться в безопасное укрытие своей исходной посылки: великолепно обоснованного и защищенного тезиса, относившегося к середине процесса, когда жизнь была уже создана, и «всего лишь» показывавшего, как, когда процесс аккумуляции замысла уже шел полным ходом, он мог развиваться без (дальнейшего?) вмешательства какого-либо Разума. Но, как понимали многие читатели, сколь бы утешительной ни была эта скромная оговорка, она никак не могла стать окончательным решением вопроса.

Слышали ли вы когда-нибудь об универсальной кислоте? Некогда эта фантазия забавляла меня и кое-кого из моих школьных приятелей. Понятия не имею, изобрели мы ее или унаследовали вместе со всеми тайнами подростковой культуры, в одном ряду со сведениями о шпанской мушке и селитре. Универсальная кислота – жидкость столь едкая, что может разъесть что угодно! Вопрос в том, где ее тогда хранить? Она растворит стеклянные бутылки и канистры из нержавеющей стали с той же легкостью, что и бумажные пакеты. Что случится, если кто-нибудь случайно обнаружит или создаст самую чуточку универсальной кислоты? Разрушит ли она в конце концов всю планету? Что она оставит по себе? После того как все изменится, подвергнувшись действию универсальной кислоты, как будет выглядеть мир? Я даже не догадывался, что через несколько лет столкнусь с идеей – идеей Дарвина, – неотличимо похожей на универсальную кислоту: она разъедает любые традиционные представления и оставляет по себе мир, переживший революцию, где все еще можно угадать большинство старых ориентиров, которые тем не менее фундаментальным образом изменились.

Идея Дарвина стала ответом на вопросы биологии, но угрожала просочиться в другие области знания, отвечая – просили ее об этом или нет – на вопросы космологии (одно направление распространения) и психологии (другое направление распространения). Если модификация может быть неразумным, алгоритмическим процессом эволюции, почему сам этот процесс не может быть плодом эволюции, и так далее – до самого конца? И если поразительно хитроумные приспособления в биосфере можно объяснить неразумной эволюцией, как можно вывести плоды деятельности наших собственных, «настоящих» разумов за скобки эволюционного объяснения? Таким образом, идея Дарвина угрожала распространиться вверх до самой вершины, разрушая иллюзию нашего собственного авторства, существования нашей собственной божественной искры творческого духа и понимания.

Большую часть споров и опасений, изначально сопровождавших идею Дарвина, можно понять как ряд провалившихся попыток удержать идею Дарвина в рамках какой-либо приемлемо «безопасной» и лишь частичной революции. Уступим Дарвину – отчасти или полностью – современную биологию, но ни шагу дальше! Не подпустим дарвиновские построения к космологии, психологии, человеческой культуре, этике, политике и религии! В ходе этих военных кампаний охранители выиграли немало сражений: защитниками предшествовавшей традиции были выявлены и опровергнуты случаи необоснованного применения идеи Дарвина. Но новые волны дарвиновской мысли продолжали накатывать на песок. Они казались ее улучшенными версиями, неуязвимыми для опровержений, ставших роковыми для их предшественниц, оставаясь при этом здравым развитием безусловно здравой основной идеи – или, может быть, они тоже были ее искажением, даже более заразным и опасным, чем уже опровергнутые нападки Дарвина?

Тактика противников распространения этих идей была весьма разнообразной. Где именно нужно возводить защитную дамбу? Следует ли попытаться удержать идею в пределах самой биологии, в границах, установленных той или иной постдарвиновской революцией? Среди тех, кто избрал эту тактику, был Стивен Джей Гулд, введший представление о нескольких разных сдерживающих революциях. Или барьеры следует разместить дальше? Чтобы понять, что происходило во время этих военных действий, нам для начала надо вчерне набросать карту додарвиновского мира. Как мы увидим, по мере того как противники Дарвина проигрывали свои битвы, эту карту приходилось вновь и вновь перечерчивать.

В додарвиновскую эпоху важным элементом представлений о мире была всеобъемлющая иерархия вещей. Ее часто описывали как Лестницу, на вершине которой находится Бог, тогда как люди располагаются ступенью – или парой ступеней – ниже (в зависимости от того, включены ли в иерархию ангелы). У подножия лестницы – Ничто, или, может быть, Хаос, или инертная, неподвижная Материя Локка. Иерархию эту можно также представить себе в виде Башни или, пользуясь знаменитым выражением историка идей Артура Лавджоя (1936), в виде Великой цепи бытия, состоящей из множества звеньев. Аргумент Джона Локка уже заставил нас обратить внимание на наиболее абстрактную версию такой иерархии, которую я буду называть Лестницей творения: