Наша судьба двигалась к нам навстречу. Она вышла на границу темноты и света, источаемого открытым лифтом. Теперь я смог его видеть. Сильвестр замолк. Это был лев. Я никогда не видел живого льва, только по телевизору. Какой же он… Не зря его зовут царем зверей, это его титул по праву. Он царь. Тусклый свет старался окрасить хищника в серые цвета, как и все вокруг, но воображение мое доливало нужных оттенков на могучий торс зверя, щедро размазывая по его шкуре желтую и коричневую краски. Глаза его перестали светиться и скрылись в сумерках тени. Чувство страха, зудевшее, пока лев шел к свету, отступило.

Вместо того, чтобы рвануть к комнате охраны и закрыться там, я пытался найти границу львиной гривы и ночной темноты помещения. Казалось, что гриве нет конца, она огромна. Быть может, вся темнота земной ночи – это львиная грива, а звезды – это глаза львов, львы смотрят, царственно, сверху вниз, и где бы ты ни был, они придут к тебе из темноты, если захотят.

Лев решил оказать мне содействие и вышел на свет полностью, возможно, ему понравилось, как я на него смотрю. Какой же он огромный, мощный, сильный. Грива оказалась и впрямь шикарной, редкого черного цвета. Она покрывала не только его голову, но и могучие плечи, часть спины и глубокую грудь. От этого он казался еще опасней, еще величественней. Я бы мог еще долго любоваться этим божьим созданием, подмечая, как много на нем шрамов и как гордо он держит свою венценосную голову, сколько в нем хищной грации и невероятной мощи, но я снова увидел его глаза.

Я понял, почему Силька молчит, он давно их разглядел и все понял. Говорят, у людей глаза способны говорить. Львы не умеют говорить, поэтому и глаза хищника не были красноречивы, они просто показали свою глубину и намерения зверя.

Я умру. Спокойный царственный взгляд дал понять – я буду убит и растерзан. Не было во взгляде извинений или сочувствия, присущих человеку, совершающему что-то плохое по отношению к другому человеку, было только спокойствие. Сильвестру был вынесен свой вердикт, он может пока жить и будет убит, но потом.

Вот так, перед самой смертью, я узнал главный секрет львов. В дикой природе охотятся только самки, все потому, что лев должен всегда смотреть в глаза своей жертвы, даря ей в последние мгновения царское спокойствие и лишь потом смерть.

Лев двинулся в моем направлении, а я стоял и смотрел. Можно попытаться рвануть к спасительной комнате или дать отпор хищнику, должны же быть такие случаи, когда люди отбивались от львов. Но во мне не осталось ни сил, ни желания жить, я очень слабый человек и весь свой мизерный запас смелости исчерпал в эти мгновения. Может, именно поэтому лев решил, что первым бит буду я, так природа убирает слабых и неспособных к борьбе. Поэтому будет жить маленький, но смелый пес, а не представитель покорителей природы, которого сегодня покоряет сама природа.

Низкое, чуть слышное рычание выдернуло меня из предсмертного самоуничижения. Из-за моих ног медленно вышел Сильвестр, он не скалился, не топорщил загривок, какой смысл собаке пугать льва. Он просто вышел и встал между мной и моей смертью. Поведение собаки удивило не только меня. Большая кошка остановилась на полушаге и внимательно посмотрела на нарушителя спокойствия. Лев совсем не по-царственному выпучил глаза на наглую псину, и брови его совсем по- человечески поползли вверх к шикарной черной шевелюре. Вот сейчас надо было бежать и спасаться, но тело мое настолько приготовилось умереть, что ни один мускул в моем организме не дрогнул.

Лев постепенно пришел в себя, в глазах его снова плескалось убийственное спокойствие, всем своим видом он дал понять собаке: «Уйди. Живи.». Моя смерть продолжила свое приближение ко мне, Силька вздрогнул и, поскуливая, попятился от опасности, но через пару шагов вновь остановился и зарычал, едва слышно и жалобно. Мне было видно, как собаке страшно. Сильку колотило крупной дрожью, он почти уткнулся мордой в пол, лапы его подламывались, глаза, отказываясь смотреть на огромного зверя, закрывались и жмурились. Но пес рычал.

В этот раз лев не стал останавливаться, он звучно рыкнул на собаку, приподняв губу, из-под которой блеснул желтый клык, и в глазах его мерцало раздражение. Я очень хотел позвать Сильку, крикнуть: «Ко мне, Силечка!», чтобы он прыгнул ко мне, чтобы одну секунду был счастлив от того, что его любят, что он не должен умирать один, что пусть я не смогу его защитить, но умру рядом. Но я не мог, губы мои пересохли, как пересохло во мне все, все мое естество отказалось от жизни, кроме легких, гоняющих воздух сквозь стиснутые губы.

Я думаю, пес очень ждал этого окрика, этой команды от меня, он весь сжался, и только его одиноко торчащее ухо развернулось ко мне и слушало, пытаясь услышать хоть какой-то намек, но я молчал. И тогда пес перестал сжиматься и надеяться. На моих глазах собака расправила свою грудь, ее лапы спокойно распрямились, и я понял, что собака успокоилась. А потом Силя повернул ко мне свою морду, посмотрел на меня, весело так, лизнул свой нос, подмигнул так, как только он умеет и, звонко лая, побежал навстречу льву.