, — и вдруг все понял.

— Нейтральная почва?

— Ну! Возможно, ты и не такой дурак, как можно подумать. Конечно же, некоторым из самых крутых групп — вроде клуба “Сьерра” — начхать на любые убежища и молчаливые договоренности, но в общем и целом питомник обеспечивал тебе приемлемую безопасность. А теперь ты вступил в игру. Финансовые средства Института почти безграничны, что делает тебя идеальным объектом киднеппинга. А похищаемые ради выкупа очень редко доживают до пенсии. — Багшо ухмыльнулся, явно наслаждаясь ужасом Седрика. — У твоей драгоценной бабу ли огромная власть, а значит, и мощные враги, эти товары отпускаются только в комплекте. У нее врагов больше, чем у кого-либо другого. Возьми, например, ЛУК.

— Лук?

— Я думал, ты только глупый, а ты к тому же и глухой. Побыстрее, нужно смываться отсюда к такой-то матери. Да, ЛУК. Она борется с ними уже многие годы — а ведь никто другой не выиграл ни одной схватки с ЛУКом. Если вспомнить, что эти места — собственное игровое поле ЛУКа… Ты что, и этого не знал? В Сампе имеются сотни мелких силовых центров, где-то — просто главари провинциальных банд, где-то организации посерьезнее, вплоть до остатков древних местных правительств. В Блу-Ридже есть даже шайка, называющая себя Конгрессом Соединенных Штатов. У них, кстати, очень приличная милиция.

И для спасения собственной жизни Седрик не мог бы сказать с полной уверенностью, сколько правды в этом монологе.

Багшо прекрасно это понимал.

— Отсюда до штаба ЛУКа меньше десяти миль, вполне естественно, что они считают все эти места своей территорией. Теперь-то ты хоть что-нибудь понимаешь? Маленький хорошенький Седрик вылетает из гнездышка, даже не успев толком просушить перышки, и садится прямо на край ящика с кошачьим выводком. Знай об этом ЛУК, ты лежал бы уже в хирургии. Нужно думать, он ничего не знает.

Седрик неразборчиво хрюкнул и начал заталкивать вещи в сумку. Боль в животе так и не угомонилась, тошнота — тоже.

— Так что запомни, сынок, что здесь — не мидоудейлский питомник и…

— Ну что ты привязался ко мне с этим питомником?!

Откинутый шлем немецкого костюма негромко пискнул; резкое движение лысой, блестящей головы, и перед глазами Седрика оказалась черная, еще ярче блестящая поверхность лицевого визора. Внутри там, конечно же, и дисплей, и динамики, и прочие навороты.

Через несколько секунд лицо Багшо появилось снова — мрачное и нахмуренное, вся недавняя веселость куда-то улетучилась.

— К нам гости. Бросай все это барахло. — Он открыл одного из индусов. — У тебя есть там что-нибудь ценное?

— Моя камера.

— Плюнь на нее. А что-нибудь невозместимое — всякие там вещички, дорогие как память?

— Только диски.

А ведь камера — бабушкин подарок.

— Диски бери, все остальное — брось. Твои шмотки не стоят своего обеззараживания. Да, чуть не забыл, нельзя оставлять никакой информации. Как там у тебя, есть какие-нибудь письма, дневники?

— Нет, — покачал головой Седрик; чувствуя скорее удивление, чем страх, он сжал в руке крохотный мешочек со своими личными записями и вошел, спиной вперед, в индуса. Багшо, не теряя времени, занялся подгонкой седла, наколенников, нагрудных и головных ремней; ловкие — несмотря на тяжелые перчатки — пальцы затягивали все пряжки туго, без малейшей слабины.

— Больно ведь, — недовольно пробурчал Седрик, чувствуя себя чем-то вроде арматурного прута в застывающем бетоне. Объятия прокатного индуса были совсем не такими страстными. Да и запах у этого был гораздо приятнее — чистый, свежий, вроде как только-только с завода. И размеры удобнее.

— Втяни подбородок, — рявкнул Багшо, сдавливая многострадальный живот Седрика толстым амортизатором. — Эта модель имеет гарантию на двадцать пять метров. Понимаешь, что это значит?

Не успел Седрик сказать “нет”, как очередной ремень накрепко сжал его подбородок, вывернув попутно шею.

— Это значит, что в нем можно падать примерно с восьмого этажа. Я испытывал такую штуку с двенадцатого. Управлять всем буду я, а ты расслабься и получай удовольствие. Руками особенно не крути, держи их по бокам.

Руки Седрика остались, пожалуй, единственными его органами, сохранившими хоть какую-то свободу перемещения, — руки да еще веки. Странное полусидячее положение было на удивление удобным — факт, знакомый ему по предыдущему опыту, а новый индус казался неизмеримо лучшим механизмом, чем прокатный, вызывавший у Багшо столько презрения. И размеры, позволяющие Седрику, при всем его росте, держать голову прямо. Бессчетные дисплеи, окаймляющие передний визор, можно было рассматривать не вертя шеей, — знать бы вот только, что они показывают. Имелось тут и зеркало заднего вида. Индус был чем-то вроде ходячего гроба. Склеп с хорошим видом на местность. Трусы с капюшоном.