— Поговорим? — предложил я.

Яна откинулась на сиденье, устало вздохнула, помассировала кончиками пальцев виски, словно пытаясь успокоиться, затем повернулась ко мне.

— Говори.

Я закурил, дым расплылся душным сизым облаком по салону автомобиля.

— У меня не курят, — категорично сказала она. — На улицу. Только имей ввиду, ждать пока докуришь не буду.

Я мог бы поступить наперекор, из принципа, но и меня время научило многому. В том числе — науке компромиссов. Сейчас она была нужна мне, эта категоричная, внезапно повзрослевшая девчонка. Я открыл окно и выбросил сигарету.

— Мне нужен мой сын, — решил не тянуть я.

— Нет, — отрезала она. — Это все, что ты хотел сказать?

Она смотрела прямо перед собой, словно завороженная ритмичными движениями оконных дворников, что пытались счистить со стекла намерзшую наледь. Я чуть придвинулся к ней, надеясь, что она так же остро, как и я ощущает каждый разделяющий нас сантиметр. Потом поймал ее пальцами за подбородок, вынудил смотреть мне в глаза. Ее кожа была бархатистой и прохладной с мороза, мне хотелось провести по щеке большим пальцем, но это нелепое желание я отбросил в сторону.

— Я заберу его если ты не пойдешь мне навстречу. Ты понимаешь? Целиком и полностью заберу, безоговорочно, мне по карману купить любое судебное решение.

А Яна… отпрянула от меня и засмеялась. Засмеялась, блядь! Плечи ее тряслись, на глазах заблестели слезы, и вызвал их отнюдь не страх. Я подумал, что в общем-то, она удивительно похожа на своего отца. А Яна потянулась к бардачку, достала упаковку салфеток и промокнула уголки глаз.

— Насмешил, — улыбнулась она короткой, едва уловимой улыбкой. — Потому что ты блефуешь, Ярик. Ты знаешь, что дети имеют обыкновение вырастать? Они ходят в школу, учат уроки, капризничают, порой даже истерят. Они болеют. Они имеют свою точку зрения. С ними… не так просто, как кажется. И там, в твоей новой благополучной жизни моему ребенку просто нет места. Он будет словно лишний винтик в механизме, который только разлаживает всю работу. И ты прекрасно это знаешь, Ярик. Идиотом ты никогда не был.

Мое имя она произнесла даже мягко. Меня снова чуть кольнуло. Так называла меня только Яна, Даша, да и многие другие предпочитали называть Славой. Те, кого я не подпустил настолько близко произносили мое имя полностью.

— Но ты же не будешь проверять, — вкрадчиво спросил я. — Не так ли?

— Зачем тебе это? — ответила она вопросом на вопрос. — Мы привыкли жить без тебя, ты понимаешь? Ты тот самый лишний винтик в нашей маленькой семье. Ты просто все испортишь. Илья… он тебя не знает. Зачем?

— Он нужен мне, — просто ответил я. — Чтобы я тебе не рассказал, ты мне не поверишь, наверное, правильно сделаешь. Слишком… много лет позади. Но сейчас как никогда ранее я чувствую свое отцовство. Я не смогу исправить уже сделанное. Но я хочу, чтобы мой сын знал меня.

Янка снова потерла виски. Я вдруг неожиданно подумал — снег будет. Вспомнилось, что к обильным снегопадам у нее всегда болела голова. Многое вспоминалось и лезло в голову не спрашивая на то позволения. Как не крути — Яна это этап моей жизни.

— Нужен… — Грустно улыбнулась она. — Как ты себе это представляешь? Придешь к школе и скажешь здравствуй, я твой блудный папа?

— А как ты себе это представляешь?

Она задумалась, отстучала пальцем затейливую дробь на руле. Пытливо на меня посмотрела.

— Ему восьмой год пошел, Ярик. Он большой. Он — личность. Так нельзя. Если уж ты решил влезть в нашу жизнь в грязных сапогах, то делай это не так… топорно. Я поговорю с ним. Если он захочет тебя увидеть, вы увидитесь. Если нет, то я готова сражаться с целым миром, Ярик. И поверь мне, опыт у меня есть. А теперь иди… где искать меня знаешь.

Я вышел из машины и с удовольствием закурил. Вслед смотреть не стал. Настроение было… удивительно хорошим. Я сделал то, что не давало мне покоя последние месяцы, словно оборвал цепь, на которой сидел, обрел свободу. Пошел по правильному пути.

А дома резко пахло спиртом, которым пропитывались дезинфицирующие салфетки для инъекций. В воздухе висела, тревога, такая густая, осязаемая — хоть ножом режь.

— Сто семьдесят на сто тридцать, — выскочила медсестра мне навстречу. — Я сбить не смогла.

Я сжал кулаки так, что хрустнули суставы. Девушка испуганно попятилась.

— Внизу машина с шофером, — тихо сказал я. — Еще есть скорые. Вы почему не в больнице?

— Она сказала вас будет ждать, — вздрогнула медсестра имени которой я даже не помнил.

— Я не для того плачу тебе, чтобы ты принимала столь рискованные решения! — рявкнул я.

Дашка была тяжелой. Я нес ее легко, но я помнил, каким невесомым может быть ее тело. Кожа покрылась липким потом, под воздействием лекарств она совсем ослабела и забылась сном. Наверное это к лучшему. Уже в машине открыла глаза, меня увидела, улыбнулась.