Она ничего не сказала, но весь ее вид говорил: «Ну-ка подойди!»

Вовка не подошел. Он понял, что, если подойдет, будет драка. А драться он не любил. Вернее, не умел. Взрослые с удовольствием говорили: «Мягкий характер». Мальчишки про его характер говорили без удовольствия, но колотили Вовку редко: не было интереса. Так он дожил до девяти лет, а драться не научился. Про свой мягкий характер Вовка думал с ненавистью. Но что он мог сделать? Ведь характер — не сандалеты из красных ремешков, его не изорвешь и не выбросишь раньше срока…

А девчонка вела себя нахально. Каждый день рисовала на асфальте Вовкины портреты. Она изображала его с жалобным лицом, испуганными глазами и уныло повисшими ушами. Уродливо, но похоже. Увидев Вовку, она бросала мел, поднималась и ждала. «Ну, давай, давай, подходи!» — говорили рыжие насмешливые глаза.

Вовка поворачивался и уходил.

Вовка плюнул на рисунок и перешагнул через него. Девчонки не было видно, и он не чувствовал обычной робости. Но настроение, конечно, стало не таким веселым. И чтобы оно не испортилось совсем, Вовка решил дать клятву. Правда, позавчера и вчера он уже давал себе такие клятвы, но сейчас решил, что эта будет самая твердая и самая последняя.

Он широко зашагал к воротам и на ходу проговорил тихо, но решительно:

— Самое честное-расчестное слово, что сразу же надаю ей по шее, как только увижу… — Несколько шагов он сделал молча, а потом добавил: — Если будет еще рисовать… или дразниться.

Он был уверен, что теперь обязательно выполнит свою клятву. Правда, ему не хотелось выполнять ее сейчас. Лучше когда-нибудь потом. Вовка даже чуть не оглянулся с опаской: не появилась ли девчонка! Но тут же решил, что оглядываться не стоит, и отправился дальше, решительно печатая шаг. От такого печатания выбились наружу белые с зелеными полосками носки, которые Вовка всегда заталкивал в кеды, чтобы не портили вида. Потому что это были какие-то девчоночьи носочки. Вовка нагнулся и стал запихивать их обратно, с глаз долой.

Он стоял теперь в тени клена. Тень была такая густая, что солнце пробивалось лишь отдельными бликами. Блики были совершенно круглые — большие солнечные чешуйки. Они плясали вокруг Вовки, прыгали по ногам, по ладоням. Вовке даже показалось, что они щекочут его, словно крылья бабочек. И тихо-тихо шелестят. Но он не успел понять, правда это или нет. Большой желтый лист отделился от клена и тихо лег на Вовкино плечо. Зубцами вниз, как золотой генеральский эполет.

Вовка выпрямился и с благодарностью взглянул на клен. Там было много желтых листьев. Наверно, этот клен раньше других деревьев почувствовал, что тепло последних августовских дней обманчиво и лето вот-вот кончится. А может быть, он увядал потому, что его не вовремя и не очень удачно пересадили из старого парка в этот двор. Да и скучно одному на новом месте.

Вовка это знал по себе.

Он хотел сказать клену что-нибудь хорошее, но не успел. Услышал окрик:

— Вова! Ну что ты копаешься! Иди скорей!

Это сестра. Она распахнула окно и с четвертого этажа наблюдала за Вовкой.

Вовка снял с плеча лист, подумал и сунул его под рубашку. Бросать его было почему-то жаль.

— Во-ва!

Он шагнул к воротам.

— Подожди!

Вовка остановился. Он понимал, что сестре не очень нужно, чтобы он шел скорее. Ей другое нужно. Она будет теперь на весь двор выкрикивать советы и наставления, пока в окне напротив не покажется длинный белобрысый парень с утиным носом. Он появится в окне и станет будто просто так оглядывать двор и насвистывать сквозь зубы. Тогда Вовкина сестра прокричит последнее наставление, плавно поведет плечами и скроется в глубине комнаты.

Все это Вовка отлично знал, и не одобрял он такого поведения. Но молчал.

Сестра была почти в два раза старше и держала его в строгости.

— Нигде не задерживайся! — крикнула она.

— Ладно!

— И не выбирай очень большой! А то будет тяжело нести!

— Не буду!

— И не потеряй сдачу!

Вовка с тоской покосился на окно, в котором должен был появиться его спаситель. Спасителя не было.

— Владимир! Я с тобой разговариваю!

«Разговаривает! Вопит, как репродуктор на стадионе…»

— Не потеряю! — крикнул Вовка и качнулся в сторону ворот.

— Подожди! Осторожней переходи через улицу! Там машины!

Надо же! Машины! А он думал, что слоны и дирижабли!

Парень в окне так и не появился. Значит, у сестры будет скверное настроение.

— Вова! Ты слышишь?!

— Хо! Ро! Шо! — крикнул он и рванулся за ворота.

Вовка пересек мостовую, добежал до угла и свернул в маленький сквер. Там над аллеей сомкнули ветки высокие тополя.

И плясали на песке чешуйки солнца.

Здесь их были тысячи. Они то и дело собирались вместе, но не сливались в расплывчатые пятна, а прыгали друг по другу, резвились, как светло-рыжие котята.

Вовка шагал по ним вприпрыжку, и кленовый лист шевелился под рубашкой, словно маленький зверек. Скреб по животу мягкими коготками.

— Тихо ты… — сказал ему Вовка.

Он вышел из сквера, проскакал еще квартал и остановился у ларька с бело-синим навесом.

Под навесом в деревянной клетке лежали темные полосатые арбузы с поросячьими хвостиками. Как спящие кабанята. Сердитая продавщица в синем халате с размаху выхватывала из клетки то одного, то другого кабаненка и опускала на шаткий прилавок.