— Может быть, — наконец-то рискнула я, — чаю?

Алекс взглянул на меня сочувствующе, будто бы понял, почему я вдруг решила спросить его об этом, предложить напиток, который он, возможно, по жизни не пьет, а потом промолвил:

— Нет, наверное, я всё же откажусь. Чай как-то не по мне… Пойду уже.

— Хорошо.

Он шагнул к двери, но в последнее мгновение остановился и вновь вернулся ко мне. Я едва заметно вздрогнула, должно быть, потому, что не понимала, что он хочет сделать, а Алекс взял меня за руку. И вложил мне в раскрытую ладонь ключи от машины.

— Забирай. Это твое.

— Но. — запнулась я. — Но это неправильно! Ты чего! Это же твоя плата.

— Это твоя плата.

— Я своё уже получила!

— И будешь везти больную мать на троллейбусе? — хмыкнул он. — Забирай. Я себе ещё выиграю. В конце концов, должно тебе достаться хоть что — то хорошее от отца. Я видел, как ты смотрела, ты явно умеешь водить.

Я покраснела.

— Спасибо, но.

— Встретимся когда-нибудь, — подмигнул мне Вольный. — Надеюсь, ты к тому времени будешь хоть немножечко счастливее, чем сейчас. А пока. Пока.

Он улыбнулся напоследок и ушел прежде, чем я вновь успела запротестовать. Я так и стояла, сжимая ключи в руке, а когда догадалась броситься следом, Алекса и след простыл. А я так и осталась стоять, одинокая и, кажется, свободная.

Конец первой части

Полтора месяца пролетели как один день. Мой ломаный немецкий стал куда более приближенным к разговорному, пока я общалась без конца с мамиными врачами, а истрепанные нервы, казалось, истерзались ещё больше за долгие часы, проведенные в небольшом коридорчике, предназначенном для ожидающих результаты. Операционный блок мигал ярким светом, и я молилась — впервые в жизни настолько неистово молилась, — чтобы мама выжила, чтобы у хирурга не дрогнула рука, не было перебоев с электричеством, чтобы…

Всё было хорошо.

Я помнила, с каким волнением ждала первых результатов анализов после операции, замирала возле маминой постели, ожидая её пробуждения, и самого первого, и всех последующих. Это было очень, очень больно, и мое сердце замирало, когда я видела на мониторах показатели, отклоняющиеся от привычных, но мы медленно, но верно шли на поправку. За окнами больницы ярко горело лето, готовясь перетечь в не менее жизнерадостную осень. Я не беспокоилась о времени; в университете договорилась об оформлении академического отпуска, знала только, что надо будет предъявить необходимые документы. Мне ведь надо ухаживать за мамой, работать.

Я знала, что вернусь, только позже, когда всё окончательно наладится.

Тем не менее, возвращаться в страну было непривычно. Я настолько привыкла к порядку немецкой больницы, что улицы, переполненные людьми, казались мне самым настоящим чудом. Я ехала осторожно, будто забыла, как на самом деле надо управлять машиной, осторожно всматривалась в каждый дорожный знак, чтобы случайно ничего не нарушить. Мама сидела рядом и тоже, казалось, пыталась впитать в себя реальный мир. Правда, она не боялась аварии, доверяла мне, но зато впервые за долгое время видела такое количество людей.

— Так непривычно, — поделилась она. — Я как будто в летаргическом сне два последних года провела. Даже не представляю себе, как оно будет — прийти домой.

— Сначала тебе надо будет провести несколько дней в больнице, — возразила я. — Только потом — домой. Анатолий Игоревич должен проконтролировать, как ты будешь восстанавливаться после переезда, это не настолько легкая процедура. И так понятия не имею, как он разрешил нам добраться до больницы самостоятельно.

— Я отлично себя чувствую, — улыбнулась мама. — Ведь я сама уже спокойно хожу. И сердце совершенно не болит. Ты перестраховываешься, Стася.

— Просто стараюсь сохранять здравомыслие.

— Ну ведь я не маленький ребенок! — мама, конечно, спорила не всерьез, скорее для того, чтобы немного разрядить атмосферу. — А этот молодой человек, который привез машину, он тебе кто?

Я закатила глаза, с трудом сдерживая досадливый взгляд.

— Просто знакомый.

— Просто знакомый? — уточнила мама. — Просто знакомые не привозят авто. Которое, к тому же, прежде принадлежало твоему отцу.

— Это уже полтора месяца не так, — возразила я. — Мне всё равно было некуда деть машину. Не стоять же ей на улице полтора месяца. Потому я попросила Алекса за нею присмотреть. Не более того. Возможно, он пользовался ею это время, не знаю. Я разрешила.

Машина нисколечко не изменилась с того момента, как я вручила Вольному ключи. Я и нашла-то его чудом — через соцсети, подбирала имена, пока наконец-то не натолкнулась на поддельную страничку, фэйк, с которой улыбалась его фотография. Алекс ответил довольно быстро и согласился помочь, а потом, пока мы с мамой были в Германии, периодически писал, интересовался, как мама себя чувствует, рассказывал мне последние новости — но только те, о которых я спрашивала. На самом деле, я так и не смогла притвориться на все сто процентов равнодушной, сделать вид, будто мне наплевать на то, что там у папеньки.