Когда Харк был совсем маленьким, действительно была такая старуха. Он не знал, что с ней стало, но мысленно поблагодарил ее за то, что она вдохновила его на эту историю.

Кто-то из публики внимательно слушал. Другие нетерпеливо листали каталоги. «Не нужно слишком давить на жалость, – напомнил себе Харк. – Покороче».

– Думаю, за эти годы она совсем выжила из ума. Стала разбивать свою палатку в самых темных пещерах, какие только ей удавалось отыскать. Она не могла выносить свет маяков по ночам. Вы знаете, как это бывает.

Объяснять было ни к чему. В фонари сигнальных башен заливали воду Подморья, смешанную в нужной пропорции с рыбьим жиром, а в качестве фитиля использовали крохотные волокна боготовара. Такие фонари горели дольше и ярче, чем ворвань [4] , но недаром их называли страхофонарями. Что-то в их свете неприятно действовало на нервы и заставляло сердце биться быстрее. Поколение Харка выросло с этими фонарями и привыкло к их воздействию, но люди постарше часто не выносили их и жаловались, что от их света у них бывают кошмары.

Старики, которые были свидетелями битвы богов, больше других ненавидели сигнальные башни. Они помнили этот тошнотворный пляшущий фиолетовый свет, мерцающий во тьме или едва скользящий по гигантским остовам кораблей.

– Как ее звали? – крикнула женщина с моноклем.

– Катя, – ответил Харк, не задумываясь. Ту старуху действительно звали Катей, к тому же имя было вполне распространенным. – Она ночует в разных уголках острова. Многие, должно быть, знают ее. Можете сами спросить!

Женщина подняла брови. «Да, – говорил ее взгляд, – но я не могу проверить правдивость твоих слов прямо сейчас, правда? Не могу удостовериться, что ты не врешь, пока не сделаю ставку».

Это соображение было единственным преимуществом для Харка. К счастью, аукционист ничего не знает о его деле, кроме того, что прочитал вслух. Покупателям придется самим решать, верить ли истории Харка. Если кто-то купит его, а потом обнаружит, что его обманули, – рассердится, конечно, но у Харка будет шанс снова заговорить им зубы.

– Так это Катя любезно попросила тебя погасить фонари? – спросила женщина в жакете все тем же недоверчивым тоном.

– Катя никогда ничего не делает любезно, мэм, – откликнулся Харк, с радостью заметив слабые улыбки на нескольких лицах: они поверили в реальность старухи. – Она даже умудряется выводить из себя местных мусорщиков. Орет на них и приказывает убираться с ее берега. Они прогнали бы ее или что похуже, если бы я не уговорил их оставить ее в покое. И… если бы они не видели, что она больна. – Он принял мрачный вид и пожал плечами. – Я понял, что она уходит.

«Проще, правдоподобнее и не вдаваясь в детали».

– Она совсем лишилась ума – перестала меня узнавать. Постоянно пряталась в пещерах и думала, что фонари на вершинах скал были мигающими фиолетовыми огнями богов, вернувшихся из мира мертвых. Будто они снова ожили, поднялись из глубин и теперь прочесывают остров в ее поисках.

Харк покачал головой и грустно прищелкнул языком. Сейчас он и сам почти поверил своей сказке. Конечно, это ложь, но, как любая первоклассная ложь, она несла в себе толику правды. Он видел, как старики таким же образом сходили с ума, их детские страхи всплывали на поверхность, подобно утопленникам.

– Вчера вечером она появилась в той бухте, и, клянусь, кости просвечивали под ее кожей. Я понял, что она не протянет до утра. Она пряталась в пещере, ослабевшая и голодная, чтобы стоять на ногах… Но стоило ей выйти, как фиолетовый свет снова сводил ее с ума. Она начинала вопить и, спотыкаясь, опять бежала в пещеру. Я попытался передать ей еды и воды, но она наставила на меня нож. Глупая корова!

Харк покачал головой.

– Вот я и сказал ей, что все хорошо, что бог уже уходит. Если она подождет, то сама убедится, что на берегу темно и безопасно. Потом я взобрался на тот утес и сделал, что обещал.

– Ты бросил безумную женщину умирать в одиночестве? – резко спросила женщина с моноклем.

– Да, – кивнул Харк.

«Никаких оправданий, никаких колебаний».

– Бросил. И даже не знаю, помог ли ей, разбив фонари. Может, она так и осталась в той пещере. А может, вышла и умерла в своей палатке, в темноте и покое. Не знаю, но я не мог не попытаться. Это все, что я мог ей дать.

Харк глубоко вздохнул и оглядел собравшихся. Он выставил себя в лучшем свете. Парень, выросший без присмотра, но храбрый, искренний и благонадежный. Из тех смышленых добросердечных людей, которые отдадут последний кусок тому, кто заслужит их благодарность. Харк знал, что такая характеристика гораздо выгоднее, чем «подлый мелкий жулик с обширными преступными связями».

Женщина несколько секунд удерживала его взгляд, после чего вскинула брови и отвела глаза. Теперь она выглядела безразличной и скучающей. Харк прикусил губу. Неужели он не так повел игру?

Аукционист, все это время просматривавший свои заметки, громко откашлялся, и Харк от неожиданности подскочил.

– Еще есть вопросы? – недовольно спросил аукционист; в тоне явно сквозило нетерпение. – Нет? В таком случае перейдем к торгам.

Кровь бешено забилась в висках Харка. Ему удалось сохранять внешнее спокойствие, пока он разыгрывал свой спектакль, но теперь неожиданно он понял, что ему трудно дышать.