Она часто так подзывает меня, и я не сразу понимаю, в чём дело. Я и так здесь! Вот он я! Но потом я вижу человека, который всё быстрее и быстрее идёт в нашу сторону, скрипя подошвами по плитке. Он бросает рюкзак и обнимает Маму; та крепко прижимается к нему и тихо всхлипывает. Я опасаюсь, уж не слишком ли сильно он её обнимает, и решаю проверить, в чём дело. Так что я тяну за ошейник и обнюхиваю незнакомца, который…

На самом деле не незнакомец!

– Привет, старый друг, – говорит дядя Реджи, улыбаясь той самой бульдожьей улыбкой.

Он так похож на Маму – гладкая коричневая кожа, тёплое, доброе лицо. Он опускается на колени и целует меня в макушку, и мне кажется, что времени не прошло вообще нисколько и я до сих пор щенок. Я стучу хвостом по полу. Этот человек! Вы даже не представляете, насколько он потрясающий, хотя его голова теперь совершенно лысая, и я больше не могу кусать его за кончики волос.

– Помнишь меня? – спрашивает он, смеясь.

Конечно! Он пахнет точно так же. Его глаза такие же – большие, глубокие, с морщинками, когда он улыбается. Я смотрю ему в глаза. Если верить «Классическому кино от Тёрнера», люди ценят прямой контакт. Глаза, как они считают, – зеркало души. А у дяди Реджи душа замечательная.

Он мягко хлопает меня по спине, потом встаёт и обнимает Макса.

– Эй, чемпион.

– Привет, – бормочет Макс, расслабляясь в объятиях дяди Реджи.

– Спасибо, что приехал с мамой. Мне очень жаль, что я пропустил День благодарения. Уверен, всё было замечательно.

Отпустив Макса, он хватает свой рюкзак, копается в нём и достаёт блестящий кусочек бумаги.

– Надеюсь, ты не возражаешь – я для тебя кое-что достал.

– Ух ты, – говорит Макс, забирая подарок. Его голос даже не скрипит. – Это… Ух ты. Спасибо. Она с автографом?

– Ага, – отвечает дядя Реджи, тыкая пальцем в фотографию. – Этот парень приехал на базу, и я всё ему о тебе рассказал. Сказал, что мой племянник хочет стать космонавтом, как он. – Он гладит Макса по голове – точно так же, как до этого меня. – О, я так рад видеть тебя снова.

Волнение никуда не девается и по дороге домой, когда мы останавливаемся в любимом придорожном ресторане Макса. Вы не поверите, что я там нашёл! Котлету от гамбургера, упавшую в траву. Я жую её под столом для пикника, стараясь не выдать себя.

– Что это у тебя во рту? – спрашивает Мама.

– Ой, да ничего, – отвечает за меня дядя Реджи.

И я понимаю, что он знает. У нас есть секрет.

Позже, вечером, когда Макс отправляется спать, дядя Реджи устраивается на диване. Под одной из подушек спрятан кусок индюшачьего бекона – я просто не помню, под какой. Интересно даже, найдёт ли он его ночью? «С тобой я поделюсь», – думаю я.

В это время суток я очень не люблю покидать комнату Макса. Но иногда меня мучает нестерпимая жажда, во рту так сухо, что у меня просто нет выбора. Я отправляюсь на поиски миски с водой и тихо лакаю из неё. Я всячески стараюсь не шуметь, не беспокоить никого перед сном. Моим людям всегда не терпится лечь спать. Они торопливо ходят по дому и плескаются, Эммалина лезет в ванну, потом вылезает. Папа собирает сумку на утро и суетливо спрашивает, что ему приготовят на завтра с собой: курицу или спагетти, спагетти или курицу? А Макс читает книгу, чтобы успокоиться, хотя иногда, чтобы окончательно уснуть, ему требуется не один час. Во сне у него подёргивается нос.

Жетоны на моём ошейнике звенят, когда я делаю очередной шаг. Дядя Реджи у дивана поворачивается – и тоже звенит. На его рубашке висят жетоны, поблёскивая в свете лампы. Я изумлён. Человек с жетонами, как у собаки! А я-то думал, что уже всё в жизни повидал!

– Значит, я не последний, кто не спит, – говорит он, улыбаясь. – Всё нормально. Иди сюда. Не стесняйся.

Я подхожу к нему, и он гладит меня по голове. Он стирает капельки воды с моей морды и прижимается своим носом к моему. Я чувствую запах его грусти.

Он пахнет, как наша кухня.

– Должно быть, ты это всё видишь, – говорит он. – Сейчас ты наверняка знаешь их уже лучше, чем я.

Вдалеке шумит холодильник. Где-то в доме скрипит половица. Я слышу голоса: Мама и Папа тихо спорят, запершись в кладовке, чтобы их не слышали другие люди. Но я их слышу.

Я слышу всё.

– Защищай их сердца, – наконец шепчет мне дядя Реджи. – Обещай, что защитишь их сердца.

Иногда у меня чешется в таких местах, где я не могу почесать. Я уже стар, лапы у меня гнутся не так, как раньше, а кожу колет так сильно, что я могу только трястись. Когда Макс это видит, он сразу понимает: «Где чешется? Тут? Или тут?» Он чешет всё моё тело своими идеальными человеческими пальцами, пока не находит нужного места.