Дошла очередь и до меня. Отвечаю.

– Окончил четырехклассное городское училище, жил в Новоалександровске Ковенской губернии, в Риге, Либаве.

Председатель комиссии прерывает:

– Во Второй Балтийский. По росту годился бы в гвардейский экипаж, но...

В документах у меня значилось: "Рижское полицейское управление... Политически неблагонадежен".

На следующий день группа новобранцев с котомками за плечами и с сундучками в руках под командой унтер-офицера направилась в Кронштадт во Второй Балтийский экипаж.

Царский смотр

Серое, промозглое утро. 1-я рота Второго Балтийского экипажа, одевшись в первосрочное обмундирование, в строю во дворе ожидает ротного командира. Полуротный, мичман Павлов, одетый в парадную форму, лениво прохаживается возле роты. Сегодня он как будто не пьян. Все как-то привыкли, что полуротный Павлов никогда трезвым не бывает. Зато, если он на занятиях бывает, больше часу не занимаешься. Не любит он занятий. В офицерский клуб все тянет. Никого не наказывает - добрый. За это его матросы любили.

Встрепенулся Павлов, пробасил:

– Сми-и-рно! Господа офицеры!..

Быстрыми шагами, стройный, красивый, с вечной улыбкой на лице, подходил ротный фон Либгард. Этот - не то, что Павлов. Любил иногда либеральничать, но был строг, суров, подчас жесток.

Поздоровался и стал объяснять роте, что сегодня - торжественный день, день присяги. В этот день матрос дает клятву перед богом и святым евангелием служить верой и правдой царю, и после присяги всякий поступок карается строже, по всем законам. Скомандовал роте: "Направо - шагом марш", - и к экипажной церкви - давать клятву.

Поп, сказав напутственное слово, начал медленно, по-евангельски, читать клятвенные слова. Поклялись, приложились к кресту и "святому" евангелию. Церемония кончилась. Все как-то по-праздничному повеселели. Но, конечно, не потому, что дали богу клятву, почему теперь еще строже будут наказывать, а потому, что теперь можно хотя бы изредка вырваться из казармы и пойти в город. Правда, это было не из больших удовольствий: пойдешь в город - лучше за город удирай, а в городе останешься - на "ваше превосходительство" напорешься, во фронт не так встанешь - 6 суток в карцере "отдохнешь". А все же, как ни страшен карцер и как ни странно, первый раз выйдя в город, отдавать честь и становиться во фронт - жаждешь попасть без команды в город, встретить старых моряков с кораблей, узнать и порасспросить их о житье-бытье на кораблях.

Пятое марта{1}. После предварительной репетиции на плацу в Царском Селе, где "изволили" сделать смотр адмирал Зиллоти и остаться недовольным 1-й ротой, ротный фон Либгард был мрачен и суров. Все надежды молодого мичмана получить царское "спасибо" рухнули. Только утром адмирал Пономарев подбодрил его: 1-я и 5-я роты будут представлены царю. Перед смотром был сделан самый тщательный и поголовный осмотр всей роты. Все карманы выворотили, - не запрятаны ли у кого боевые патроны...

В 10 часов утра все четыре батальона выступили на смотр.

На плацу, перед Екатерининским дворцом, долго пришлось ожидать приезда царя со свитой.

Наконец раздается команда:

– Смирно!

Для встречи справа:

– Слушай, на ка-ра-у-ул!

В карете, с гайдуками на запятках, царь вместе с наследником ехал по фронту, здороваясь с каждым батальоном.

Наша рота была первой вызвана для смотра. По окончании строевых занятий продефилировали церемониальным маршем мимо царя, повернув голову вправо до отказа. После смотра получили по белой булке и снова - в обратный путь, в Кронштадт.

Фон Либгард, так боявшийся за исход смотра, получил царское "спасибо" и внеочередное производство в лейтенанты. В награду от осчастливленного "монаршей милостью" ротного рота получила пятидневный отдых.

На корабле

Кончились строевые занятия и царский смотр. Новая забота и тревога: на какой корабль спишут? Хорошо бы попасть на "Николаев". Там, говорят, лучше, чем на "Двине".

Не повезло... Шагаем на "Двину", имевшую славную и одновременно жуткую память и прошлое. "Двина" - это бывший броненосный крейсер "Память Азова", в 1905 году он явился очагом революционного восстания моряков-балтийцев, с того времени был разжалован и переименован в "Двину". С него сняли георгиевский флат, разоружили, заколотили досками и ошвартовали у стенки. Только с 1909 года он вошел в состав минных учебных судов{2}. Команда восставшего крейсера после предательства в Ревеле была частью осуждена на смертную казнь, частью сослана на каторгу и рассажена по тюрьмам. Остальные матросы в 1906 году были раскассированы по различным армейским полкам.

Сурово принял нас в свои объятия разжалованный крейсер. Зловещий призрак расправы 1905 года еще витал над его обитателями-матросами. Здесь можно было встретить многих из тех, кто расстреливал восставших и кто в награду за это получил георгиевский крест. Но там, где царила жестокость, родилась и школа, воспитывавшая новых бунтарей. Такой школой являлась и "Двина". Среди команды и сменных руководителей унтер-офицеров специалистов кипела бунтарская работа. Нескончаемая вереница шпиков и провокаторов не смогла "очистить" корабль революционная "зараза" размножалась.